– Доволен, – искренне признался Плющ.
Йодур расхохотался и зычно скомандовал:
– Поднять паруса!
Глава 38. Константин Плющ. Миклагард
Ромейская империя, Константинополь. 15 июля 871 года
Море приобрело цвет размытого сапфира, теплынь заставила варягов и викингов разоблачиться до штанов. Все были босиком и воняли изрядно, хотя и купались постоянно.
– Что это за вода? – фыркал Свенельд, влезая на борт. – Теплая, будто кто ее в котелке подогрел. Не освежиться, ничего…
Черные дельфины весело прыгали прямо по курсу, а иные плыли рядом, словно сопровождая кнорры.
Пришло время, и впереди зазеленел берег, пошел волнистой линией. А вот и Босфор нарисовался…
Костя счастливо вздохнул.
Все тревоги, все страхи и заботы отлетели, забылись, перестали быть. Впереди их ждали лишь радость и удовольствие.
Золота в трюмах хватит на всех, тем более что экипаж сократился. Конечно, жаль погибших ребят, но у северян память короткая.
Да, дескать, был такой Орм Мясоед, так что ж? Он нынче пирует в чертогах Вальхаллы и с улыбкой глядит вниз, на нас. Что ему злато-серебро, когда Мясоед сидит за одним столом с героями и богами?
Черный дромон с громадным расшитым стягом, изображавшим Богородицу, важно прошел встречным курсом. Блекло-пурпурные паруса были свернуты на косых рю
[63], два ряда весел размеренно опускались, загребая воду и толкая корабль вперед.
– Костян! – придушенно воскликнул Бородин. – Это же Византия! Настоящая!
Плющ только улыбнулся. Он был совершенно спокоен, придя в полное равновесие с собой и миром. И благожелательно, с легким любопытством познавшего истину, наблюдал, как перед ним развертываются картины одна другой краше.
Берега Босфора поросли буйной глянцевой зеленью, из разлива которой иногда выглядывали могучие крепости, стерегущие подходы к «отцу городов» и «оку вселенной» – Константинополю.
Сила парусов, влекущая кнорры, сопряглась с мощью течения, увлекавшего суда в глубину пролива.
И вот он открылся, вожделенный Миклагард!
За серой лентой могучих башен и стен пучились семь холмов, утопавшие в зелени садов и кипарисовых рощ. Дома, дворцы и храмы великого города белели мрамором, блестели золотой и краснели обычной черепицей.
А над всею столицей империи доминировала рукотворная гора – храм Святой Софии.
– Красота-то какая! – выразился Валерий. – Лепота!
Кнорры, огибая Галату и Перу, вошли в пределы Золотого Рога.
Слева тянулась стена Юстиниана, а вся полоса берега перед этой старой линией обороны была застроена – здесь теснились приземистые амбары и склады, дымились кузни, сохли рыбачьи сети. Сотни корабелов копошились на верфях, снуя по желтым свежеоструганным костякам будущих кораблей.
У гранитных причалов покачивались крутобокие хеландии и селандеры, распластанные галеи и кургузые венецианские нефы.
А народу было столько, что варяги с викингами, привыкшие к малолюдству, только глаза таращили. Купцы, поденщики-мистии, чиновники, солдаты, проститутки, грузчики, расхристанные матросы и капитаны-навклиры в строгих черных накидках-сагиях, особы духовного звания и заезжие варвары – вся эта толпа сновала по порту, орала, ругалась, сговаривалась, торговалась…
Верблюды и ослики, лошади верховые и запряженные в скрипучие телеги тоже добавляли шума, а стены перехлестывал гомон константинопольских улиц.
Хродгейр свистом подозвал Йодура, приближаясь к борту «Рататоска». Два кнорра двигались почти впритирку, и голос Кривого был хорошо слышен.
– Други, – сказал Хродгейр, – не след нам сразу подаваться до дому. Пускай там все уляжется, пускай Косматый свыкнется с мыслью, что посольство его сгинуло по пути. Нам бы год отсидеться, а здесь мы сможем еще и заработать – император с радостью берет таких, как мы, в свою личную охрану… Как ее?
– Этерия, – подсказал Костя.
– Во-во, она самая. Отслужим годик, и каждому из вас император выдаст по тридцать эйриров золота
[64]! – Экипажи зашумели, оживляясь. – Согласны?
– Да-а! – заорало воинство.
Еще бы им быть несогласными – ничего не делая, получить такую-то награду! Любо!
Хродгейр довольно кивнул.
– Свенельд! Куда нам?
– Дальше! В самый конец Золотого Рога!
Кнорры добрались до моста Каллиника, что был перекинут через залив напротив башни Анемы и Деревянных ворот. Кормчие завели «Рататоск» и «Тангриснир» в тихую гавань, куда выходил монастырь Мамантис Августа, названного так в честь великомученика Маманда.
Монастырь размещался в уютном предместье, среди садов и виноградников. Именно здесь надлежало пребывать русским купцам и послам.
– Бывал я здесь! – ухмыльнулся Свенельд. – Мы дворец этот Святой Мамой звали! Ха-ха-ха!
На пристани их уже поджидали мытари – коммеркиарии и лигитарии. Свенельд, державший в памяти тутошние налоги, отсчитал коммеркиариям положенную сумму серебром, и те выдали ему целый пучок свинцовых печатей – за право причаливания, за право разгрузки, за использование казенной пристани, за пользование императорскими складами для хранения корабельных снастей, за право стоянки на рейде… «Все включено».
Монахи, готовые разместить опасных гостей, озадачились сперва просьбой Свенельда, но полопотали-полопотали и послали шустрого инока за магистром Никифором Комнином.
Ну, пока суть да дело, варяги с викингами перетащили на императорский склад все свое добро, включая ценности. Покупатели на моржовые клыки да на меха нашлись сразу. Да что нашлись – набежали!
Купцы мигом расхватали редкий товар и заплатили золотом. Северяне растерялись даже, очень уж все быстро произошло, да и золота им привалило столько, сколько они в жизни в руках не держали и даже издалека не видали.
Роскви и Эваранди, как молодым дренгам, полагалось по одной доле из общей добычи, но и эти «дольки» были весьма и весьма щедрыми – несколько кило червонного золота в одни руки!
А тут и магистр явился – этакий пузатенький живчик в длинной красной рубахе-скарамангии, подпоясанной золотым ремнем, в наброшенном на плечи черном плаще-хламиде с вышитым на левом поле золотым орлом и украшенном серебряными бубенцами. Представившись Никифором Комнином, он осведомился у «архонта Корогета», в чем имеется надобность.
