Мама – положа руку на сердце – не была сентиментальной, Этта не знала, как это понимать, особенно на фоне сережек. Пытается растопить отношения, которые сама же и заморозила?
Этта проверила телефон. Полчаса до концерта.
Ни сообщений, ни пропущенных звонков.
Ничего удивительного.
Ни… Элис.
Девушка встала, поставила сумочку на стул и выскользнула из комнаты – проверить наставницу. Элис показалась ей почти обескураженной или, по крайней мере, встревоженной. Вполне возможно, ее втянули в разговор или она не могла кому-то дозвониться, но Этта не могла перестать паниковать, вниз по шее покалывающей волной пробежал ужас.
Зал был пуст, за исключением инструктируемых организатором капельдинеров. Этта, ковыляя на каблуках, поспешила по проходу, ловя последние ноты скрипача на сцене. Скоро ее очередь.
Но Элис не стояла в холле, прижимая к уху телефон. Не было там и ее матери. Они не чирикали у входа в музей или Большой зал… а когда девушка выбежала на ступеньки, все, что она нашла, так это голубей, лужи и туристов. Что оставляло единственную вероятность.
Этта повернулась обратно к лестнице, ведущей к залу Европейской живописи, и врезалась в кого-то, чуть не упав вместе с ним на пол.
– Ах… простите! – выдохнула Этта, когда незнакомец удержал ее.
– Что за спешка? Вы… – Мужчина смотрел на нее через очки в серебряной оправе, губы приоткрылись от удивления.
Он был старше: на краю среднего возраста или уже переступил его, судя по проседи в черных как смоль волосах. Этте хватило беглого взгляда, чтобы понять: она чуть не сбила с ног одного из благотворителей Метрополитен-музея. Все в его облике говорило о холености; смокинг казался безупречным, на лацкане красовалась темно-красная роза.
– Я не смотрела, куда иду, – пробормотала она. – Простите, мне так жаль…
Он не отрывал от нее взгляда.
– В любом случае, – продолжила она, попятившись, чтобы возобновить свои поиски, – надеюсь, вы в порядке, еще раз прошу прощения.
– Подожди! – крикнул он ей вслед. – Как тебя зовут?
Этта засеменила вверх по мраморной лестнице, громко стуча каблуками. Она прошмыгнула мимо экспонатов, помахав охранникам и смотрителям, к лифтам, которые доставили бы ее в реставраторское крыло. Может, маме пришлось задержаться в кабинете, а может, она позвала к себе Элис, чтобы поговорить наедине.
Крыло оказалось опустевшим, за исключением охранника Джорджа, кивнувшего в знак приветствия, когда она прошла мимо, направляясь в коридор.
– Мама у себя, – сказал Джордж. – Пришла несколько минут назад с сияющей дамой на каблуках.
– Спасибо, – поблагодарила Этта, быстро огибая его.
– У тебя ведь сегодня концерт? – крикнул он. – Удачи!
Концерт, репетиция, разминка…
– …Годами меня не слушаешь!
Она едва узнала пылающий гневом голос Элис, который та столь редко повышала. Его приглушала закрытая дверь, но ярости в голосе хватило, чтобы пронестись по коридору и достичь ушей Этты.
– Ты не посмеешь звонить, Элис, – продолжила мама голосом куда спокойнее.
Колени Этты словно бы превратились в воду; девушка стояла за дверью кабинета, прижимая к ней ухо.
– Я ее мать и, вопреки твоему мнению, знаю, что лучше для моего ребенка. Пришло ее время – и ты это знаешь. Ты не можешь просто взять и сбить ее с пути без последствий!
– К черту последствия! И к черту тебя за то, что думаешь о них, а не о ней. Она не готова. Не прошла соответствующую подготовку, и нет никакой гарантии, что этот путь ей подходит.
Не готова. Слова Элис разорвали ее сознание. Не готова к чему? К дебюту?
– Я безумно люблю тебя, ты же знаешь, – продолжила Роуз. – Ты сделала для нас больше, чем я могу выразить или отблагодарить, но прекрати со мною сражаться. Ты не понимаешь и явно не знаешь Этту, если недооцениваешь ее. Она справится.
Между частыми ударами сердца и ошеломлением, растекавшимся по венам, Этта снова и снова повторяла услышанное, прежде чем поняла, что на самом деле мама борется за нее, что это Элис пытается ее удержать.
Она собирается отменить дебют.
– А ты явно не любишь ее так, как я, если готова бросить на съедение волкам.
Элис собирается отменить дебют.
Ради которого она бросила настоящую школу.
Ради которого бросила Пирса.
Ради которого репетировала каждый день по шесть часов.
Этта распахнула дверь кабинета, заставив Роуз и Элис оторваться от сверления друг друга взглядом.
– Этта… – быстро встав, начала мама, – разве ты не должна быть внизу?
– Не знаю, – сказала девушка, ее голос дрогнул от злости, когда она уставилась на Элис. – Мне надо быть внизу или просто пойти домой? Или я и с этим не справлюсь?
Желудок скрутило, когда Элис протянула к ней руку, пытаясь заманить ее в кабинет, в успокаивающий капкан рук. Словно Этта снова стала ребенком, нуждающимся в успокоении.
В глазах Элис было что-то острое, оценивающее, что немедленно вызвало у Этты дрожь паники. Она знала этот взгляд и точно знала, о чем думает старуха.
– Думаю, утеночек, мы должны пойти домой. – Она повернулась и встретила спокойный взгляд Роуз. – Там и поговорим.
Этта почувствовала, как ее сердце вздрогнуло, потом еще раз, пока не ощутила, что пульс бьется в ушах, а кровь теплеет.
– Я пожертвовала всем ради этого… всем. А вы хотите, чтобы я просто ушла? Вы хотите все отменить, снова отложить? – требовательно спросила она, пытаясь сдержать пронизывающую ее боль, понизив голос до шепота. – Вы думаете, я недостаточно хороша, да?
– Нет, утеночек, нет…
– Не называйте меня так! – выкрикнула Этта, выбегая из кабинета. – Вы что, не понимаете, у меня даже друга не осталось? Вы сказали: мне нужно сосредоточиться на дебюте. Я ото всего отказалась! У меня нет ничего другого!
Беспокойство прорвалось даже сквозь мамину злость, когда та бросила взгляд на Элис.
– Дорогая, это неправда…
Элис снова к ней потянулась, но Этте было не до этого – она не хотела даже смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.
– Этта… Генриетта, – попыталась Элис, но Этта не желала слушать, ее не заботило, что они хотели сказать.
– Я играю, – сказала она наставнице, – сегодня у меня дебют. Мне наплевать, что вы думаете и верите ли в меня… я в себя верю, и ничто в этом мире не удержит меня от того, чтобы сыграть.
Элис окликнула ее, но Этта повернулась на каблуках и бросилась назад по коридору, высоко держа голову и расправив плечи.
