– Я понимаю, – благодарно проговорила Этта, тронутая тем, сколько страсти он вложил в защиту человека, которого она любила. – Спасибо.
Девушка разгладила письмо на коленке, оглядываясь в поисках ручки. Мое сердечко… Еще одно милое прозвище, которое мама никогда раньше не использовала. Николас послушно достал авторучку из стаканчика на столе.
– Довольно опасно держать все это, – заметил он.
Хасан пожал плечами:
– В случае обнаружения дом и его содержимое будут сожжены.
Этта покачала головой, чертя сердце поверх сложноподчиненных предложений и бессмыслицы, пока не выделила то, что, как она думала, было настоящим посланием:
Мне очень жаль. Я бы так хотела, чтобы существовал иной способ. Я пыталась защитить тебя, но если ты читаешь это, значит, у меня не получилось. Не доверяй ее никому, кто не разделяет нашу кровь. Айронвуд погубит твое будущее, сотрет всех и вся, чтобы спасти одну жизнь, и Терны сделают то же самое. Она должна быть уничтожена. Никто не может решать, что есть или что должно быть. Принеси жасмин для невесты, вечно спящей под небом, и ищи знак. Я найду тебя там, как только смогу. Прости меня. Я тебя люблю.
Этта подняла глаза, с удивлением обнаружив, что плачет.
– Не понимаю… что это значит: Айронвуд хочет спасти одну жизнь. Чью? Огастеса? Джулиана?
Николас знал, но ответил Хасан:
– Его жены. Минервы.
– Что? – Этта боролась с желанием вытянуться, вынудив Николаса объяснить, почему он выглядит так, словно вокруг него рушится мир.
– Значит, он хочет все, – наконец сказал Николас. – Чертов ублюдок…
Хасан откашлялся, многозначительно глядя на Этту.
– По молодости они несколько лет были женаты, – продолжил Николас. – Я не знаю подробностей – только то, что рассказал мне Джулиан. Брак по любви, что редкость для путешественников, но сложившийся во время чрезвычайно нестабильного жестокого времени войны между семьями. Его соперники из других семей воспользовались тем, что Айронвуд спрятал ее где-то в прошлом, чтобы защитить. Они обнаружили, где она, дождались года, куда у Айронвуда не было прохода, которым он мог бы воспользоваться, чтобы вмешаться, и убили ее в отместку. В итоге они сделали убийство неотвратимым, разве что Айронвуд выбрал бы возвращение назад, чтобы предупредить себя и снова прожить тот год, оказавшись рядом, когда ее придут убивать в 1456 году. Что, конечно, изменило бы и его судьбу, и облик окружающего мира. Если бы он сдался и жил с нею нормальной жизнью в том году, не путешествуя, не ведя свою маленькую войну, он бы не добился власти или союзов, а без них не стал бы Великим Магистром.
Боже мой. Письмо скользнуло на пол из ее безвольных рук.
– Он выбрал власть.
Но это… бессмыслица какая-то. Он любил эту женщину так сильно, что принес в жертву сыновей и внука, лишь бы найти астролябию и спасти ее… однако первый выбор сделал в пользу вновь приобретенного богатства, власти и контроля над семьями.
У него отняли единственное, чего он хотел. Интересно, он всегда был таким, как сейчас, или потеря лишила его чего-то жизненно важного? Стал бы он таким, каким был сейчас, если бы ее не убили?
– Он женился на матери Огастеса и Вергилия, но… Боже мой, – проговорил Николас. – Должно быть, он выяснил, какие события играли решающую роль на пути к успеху, и обнаружил лазейку, через которую можно было бы вернуться и спасти ее. Он мог бы связаться с собой прошлым… или добыть астролябию. А тридцатое сентября? Его жену убили первого октября. Вот откуда этот срок – чтобы действовать незамедлительно.
– Есть правила, но их можно переписать, если чернила держит одна рука, – кивнул Хасан. Этта повернулась к Николасу:
– Если он изменит прошлое, твой отец, а потом и ты не родитесь?
Он покачал головой:
– Нет, я просто осиротею в своем времени… брошенный в любую последнюю точку между старой и новой временной шкалой. Мое будущее и будущее стражей… находятся под угрозой, как и твое.
Может ли рябь от подобного изменения распространяться так далеко и так сокрушительно? Почему спасение одного человека значит, что так много других: Элис и Оскар, и все миллионы и миллиарды людей, живущих и работающих в этом мире, – могут не появиться или лишиться существования?
– Эти ашваки
[9] – Терны – не лучше. Эти путешественники и их стражи желают астролябию по тем же причинам: уничтожить все, что Айронвуд создал для себя, восстановив привычный им мир, – объяснил Хасан. – Роуз находилась под влиянием их страстей, а также того, скольких из нашей семьи убил Айронвуд за отказ сесть за его стол. Эбби был раздавлен, когда Роуз ушла искать их, но разве у нее был выбор? Айронвуд забрал ее родителей. Она была вне себя, что Эбби хотел просто спрятаться.
Итак, ее бабушка с дедушкой – родители Роуз – погибли не в дорожной аварии в Рождество.
– Неимоверно, – проговорила Этта, пытаясь сопоставить образ рассерженной молодой женщины с той, которая ее вырастила. – Я понимаю ее мотивы… но изменить все будущее?
Хасан глубокомысленно хмыкнул:
– Сперва все Терны хотели поставить Айронвуда на колени – восстановить совет семей, спасти своих близких от служения ему. Видишь ли, временная шкала, которую они знали, была первоначальной временной шкалой. Вряд ли ты будешь спорить, что у нее больше прав на существование, чем у той, что пришла ей на смену?
Так, значит, она действительно выросла в измененной реальности. Все, что она знала, было результатом изменений, внесенных Айронвудом, порабощающим семьи. Итак… какая шкала времени заслуживает существования? Ее? Их?
Усталость обрушилась на нее одним махом. Этте показалось, что ее голова набита ватой, колени подогнулись. Комната завалилась набок за секунду до того, как ее подхватили чьи-то руки; они помогали ей удерживать равновесие, пока перед глазами не перестали плясать черные пятна.
– Этта? – Лицо Николаса всплыло у нее перед глазами.
– Я в порядке, – пообещала она. – Просто…
Выражение лица Хасана изменилось, заострилось.
– Кто ты такой, чтобы так фамильярно себя вести с моей маленькой племянницей? Убери руки, или я тебе помогу.
– Фамильярно? – повторила она, а Николас, схватив ее еще крепче, ответил:
– Ее муж.
Этта поперхнулась. Руки Николаса еще раз сжали ее руки в молчаливом предупреждении. Он обвил руки вокруг ее плеч, имитируя любящие объятия. А когда она вдавила каблук ему в ногу, едва поморщился.
Кто, простите?
Если ее ложь распалила, то на Хасана оказала противоположное действие, погасив вспышку ярости, превратившую его благородное лицо в почти зловещее. Во всяком случае, в основном погасив.
