– Ваша мать называла имя этой твари?
– Все знали ее имя. Даже моя бабушка знала. Оно было известно всем. Поэтому никто из нас не играл возле Фортифут-хауса. Можете спросить кого угодно в Бончерче, даже сегодня.
– Так как ее звали?
Миссис Мартин уставилась на меня:
– О нет, спасибо, я не хочу говорить об этом.
– Но вы же не настолько суеверны? – подтрунивая, спросил я.
– Да, я не суеверная. Если хотите, я могу не моргнув глазом пройти хоть под двадцатью стремянками, просыпать сколько угодно соли и целый день бить зеркала
[15]. Но я не хочу произносить имя этой твари, если вы не против.
Но тут на крыльце появился Гарри Мартин, закуривая очередную самокрутку.
– Тварь зовут Бурый Дженкин, – сказал он.
Миссис Мартин уставилась на меня в каком-то диком отчаянии. Она продолжала слегка качать головой, словно беззвучно умоляла меня не слушать, не повторять сказанное мужем.
– Бурый Дженкин, – повторил Гарри Мартин, как будто ему было приятно произносить вслух запретные слова.
Миссис Мартин зажала рот руками. Солнце зашло за большую тучу, и в саду внезапно потемнело.
5. Ночь огней
В тот вечер Лиз приготовила свой знаменитый чили. Дэнни он не очень понравился. На его вкус, в чили было слишком много перца. А фасоль показалась ему «отвратительной», и он сгреб ее к краю тарелки, словно сливовые косточки. Жестянщик, портной, солдат, моряк, богач, бедняк, нищий и вор
[16].
Что касается меня, то это было лучшее, что я ел за последние месяцы, и не только потому, что мне не пришлось самому готовить. Мы ели в гостиной, держа тарелки на коленях, и смотрели по телевизору «Мост через реку Квай»
[17].
– Что сказал крысолов? – поинтересовалась Лиз. Голову она повязала красным шарфом, а ее просторное ситцевое платье больше напоминало восточный халат. Из-под потрепанного подола выглядывали голые ступни с накрашенными ногтями.
– Если честно, он меня озадачил. Сказал, что знает эту крысу. На самом деле, все в деревне знают ее. Сказал, что она живет здесь сколько он себя помнит.
– Но крысы ведь не живут так долго?
Я пожал плечами:
– Нет, насколько я знаю. В любом случае, он сказал, что уже на пенсии, и ему неинтересно.
Больше я ничего не стал говорить – не хотел пугать Дэнни разговорами о ярких огнях, чудовищных голосах и тварях, которые могут забрать тебя туда, где даже нет времени.
Лиз подошла и забрала у меня тарелку.
– Хочешь еще вина?
– Однозначно.
Мы прошли на кухню, оставив Дэнни смотреть, как Алек Гиннесс выбирается из конуры, куда его заперли японцы.
Лиз соскребла остатки еды в мусорную корзину и налила нам обоим по бокалу «Пиа д’Ор».
– Было очень вкусно, спасибо.
– Кажется, Дэнни так не думает.
– Дэнни целиком и полностью верен спагетти с соусом «Хайнц».
– Странно как-то все с этой крысой. Что ты теперь будешь делать?
– Позвоню в «Рентокил» в Райде. Завтра днем кого-нибудь пришлют. Но я услышал много странного. Жена крысолова сказала, что эту крысу так хорошо знают в Бончерче, что у нее даже есть имя. Но она явно боится. Ни за что не хотела назвать его. В конце концов, мне сказал крысолов.
Лиз помыла тарелки, протерла и убрала.
– И? – спросила она.
– Что «и»?
– Как зовут крысу?
– Бурый кто-то там. Бурый Джонсон, или что-то вроде.
Лиз нахмурилась.
– Странно. Уверена, раньше я что-то такое слышала.
– У меня есть куча знакомых Джонсонов. И Браунов
[18], если на то пошло.
Допив вино, мы сели и стали вместе смотреть, как Уильям Холден взрывает мост через реку Квай. Дэнни так умаялся, что мне пришлось отнести его наверх и раздеть. Я смотрел, как он чистит зубы, и увидел свое отражение в черном окне ванной. Я выглядел более худым и угрюмым, чем думал.
– Давай спи, Зако МакВако, – сказал я Дэнни, укладывая его в постель.
– Расскажи мне шотландский стишок, – попросил он.
– Нет, уже слишком поздно. Тебе нужно спать.
– Пожалуйста, расскажи мне шотландский стишок.
– Давай же, – протянула с порога Лиз. – Расскажи ему шотландский стишок. Я тоже хочу послушать.
– Он очень глупый. Я сочинил его сам.
Она взяла меня за руку и прислонилась к моему плечу:
– Ну, пожалуйста?
– Хорошо, – сдался я.
Мы любим кок-а-лики
[19], овсянку с кожурой.
И каждое утро в гости идем к себе домой.
Вот встали у порога, стучим, кричим: «Кто там?»
За дверью нет ответа, не открывают нам.
– Вот и все, – смущенно сказал я.
– Нет, не все, – настойчиво возразил Дэнни. – Там есть еще.
Их снова нету дома, их дома нет опять.
Выходит, что шотландцам всегда на все…
– Плевать, – как всегда, добавил Дэнни.
Я, словно извиняясь, посмотрел на Лиз.
Выключив в комнате Дэнни свет, мы спустились вниз. Я открыл еще одну бутылку «Пиа д’Ор». Мы развалились на продавленном коричневом диване и стали слушать мою царапанную пластинку Сметаны «Моя родина»
[20]. Музыка идеально соответствовала моему состоянию. Эмоциональная, волнующая, немного пафосная и нездешняя.
Лиз рассказала мне, что родилась в Бургесс-Хилле, маленьком, несимпатичном городишке в Западном Суссексе. Ее отец управлял строительной компанией, а у матери была маленькая посудная лавка. Шесть лет назад мать влюбилась в элегантного турагента с маленькими подстриженными усиками, гордостью и отрадой которого был новенький «Форд Гранада». Родители со скандалом развелись. Лиз лишь недавно смирилась с тем, что росла в неполной семье.
– Другие студенты рассказывают о папах, мамах, говорят «моя семья». Мне понадобилось два года, чтобы набраться смелости и сказать, что мои родители в разводе. Это было очень непросто, не могу передать, насколько. Хуже всего была слышать, как они называют друг друга всякими ужасными словами.
