– Смотри, папа, – сказал Дэнни. – Кровь.
Я моментально стих. Дэнни в другом конце часовни стоял перед прерафаэлитической фреской женщины с густыми рыжими волосами. Быстро перебравшись через груды сломанной черепицы, я встал рядом, затем к нам подошла Лиз.
Женщина улыбалась какой-то нехорошей, эксцентричной улыбкой – ликующей, эротичной и немного безумной. Глаза, казалось, горели ярче, чем раньше. Но еще больше меня напугала крыса, обвивавшая ее плечи, словно шарф. Она смотрела озорными, дикими, торжествующими глазами, а из пасти стекала длинная тонкая струйка крови.
Я осторожно потрогал кровь кончиком пальца.
– Фу, – произнесла Лиз и сморщила нос.
Я показал ей палец:
– Сухо. Это даже не кровь. Это всего лишь краска. Сухая краска.
– Но ее раньше здесь не было, – сказал Дэнни.
– Да, – подтвердил я. – Не было. Может, какие-то дети нарисовали, шутки ради.
Лиз не могла оторвать глаз от портрета женщины.
– Ничего себе шутка, – сказал она. – Кто это?
– Не знаю, мы нашли это только вчера. Видимо, она уже много лет была скрыта плющом.
Лиз подошла к фреске поближе.
– Какая жуткая женщина, – прошептала она.
– Почему ты так говоришь?
– Не знаю. Вглядись в нее, она же такая жуткая! И только посмотри на эту ужасную крысу!
Мы посматривали на фреску, расхаживая вокруг по обломкам кровельной плитки, и понятия не имели, что нам делать дальше. Мы столкнулись с каким-то очень странным и враждебным потусторонним явлением, которое не имело к нам никакого отношения. Ходя тут, хрустя черепицей, я твердо решил, что нам лучше упаковать вещи и уехать. И пусть агенты по недвижимости требуют с меня возврата аванса через суд. Тарранты, по всей видимости, тоже убедились, что либо в Фортифут-хаусе обитают привидения, либо он проклят, в любом случае, с ним что-то не так. Они не должны были нанимать меня для ремонтных работ, не предупредив, что здесь пропадали люди. Сходили с ума. И, весьма вероятно, умирали.
Черт с ними, – подумал я. – Я уезжаю.
И тут раздался голос Дэнни:
– Она там, папа! Она там! Милашка Эммелин, она там!
Он стоял у окна, выходившего в сад, и указывал куда-то рукой. Я с шумом поднялся на гору черепицы и встал рядом с ним.
Да, он не ошибся. Девочка в длинном белом платье скользила по саду, мимо солнечных часов с тем аккуратно выстриженным травяным кругом, который Льюис Кэрролл называл «навой».
«Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве…»
Она приблизилась к дому, и дверь кухни распахнулась сама по себе. Издали было плохо видно, но, когда Милашка Эммелин была уже в двух шагах, я готов поклясться, что нечто темное и волосатое бросилось из открытой двери, схватило ее и быстро утащило в дом. Возможно, мне померещилось. Возможно, это была всего лишь тень Милашки Эммелин. Но взгляд Дэнни выражал настоящий ужас. И я понял, что он увидел больше, чем должен был увидеть семилетний ребенок.
– Ну, все! – решительно сказал я, поворачиваясь к Лиз. – Мы уезжаем. Мне жаль. Мне очень жаль. Но я не знаю, что здесь происходит. И не хочу знать. Сможешь найти себе другое жилье?
– Думаю, да. Просто нужно поспрашивать. А вы куда поедете?
– Полагаю, вернемся в Брайтон. У меня есть друзья, которые смогут приютить нас на какое-то время. Я дам тебе мой адрес.
– Я думала, детектив не хотел бы, чтобы ты покидал остров.
– Очень жаль, но я все равно уезжаю. Хочешь, могу подвезти куда-нибудь? Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
Мы покинули кладбище, оставив ворота открытыми. Перешли через ручей и вернулись к дому. Облака сгустились, и когда их мрачные тени легли на крышу и слуховые окна, дом словно нахмурился. Когда я подходил к нему, сердце у меня билось все сильнее. От него веяло чем-то настолько зловещим, что я едва мог думать рационально. Все, что я хотел, – это бросить нашу одежду в чемоданы, запрыгнуть в машину и уехать от Фортифут-хауса как можно дальше.
Дэнни замешкался и посмотрел на море.
– Мне понравился этот пляж, – грустно сказал он.
Я положил руку ему на плечо.
– Знаю. Мне тоже. Но нам придется найти себе другое жилье. Мне не нравятся все эти звуки, не нравятся девочки с червями в волосах.
– Что случилось с крысоловом? – спросил Дэнни.
– Он поранился на чердаке. Это еще одна причина, почему нам надо уехать. Я не хочу, чтобы с тобой, со мной или с Лиз что-нибудь случилось.
– Могу я взять с собой моих крабов? – спросил Дэнни.
В ведре за кухонной дверью у него копошилось с полдюжины маленьких зеленых крабов.
– Извини, нет. Нам придется остановиться у Майка и Иоланды. У них нет комнаты для крабов. Почему бы тебе не отнести их на пляж и не устроить им гонки. Кто доберется до моря первым?
– А могу я взять хотя бы двоих?
– Нет, они начнут плодиться, и скоро у тебя будут тысячи крабов.
– Тогда одного?
– Нет, ему будет одиноко.
Нехотя Дэнни взял ведро и направился с ним к морю. Я предпочел, чтобы он не путался под ногами, пока мы будем собираться. В последнее время мне приходилось столько раз паковать вещи, что это стало уже чем-то вроде привычного ритуала. Стоит начать собирать чемоданы, уже никогда не остановишься.
На кухне Лиз взяла меня за руку.
– Что ж… Вот и кончилось наше совместное идиллическое лето, – сказала она, печально улыбнувшись.
– Мне очень жаль. Но я не могу допустить, чтобы пострадал Дэнни или ты.
Она огляделась:
– Что, по-твоему, с этим домом не так?
– Не знаю. И выяснять не хочу. Особенно сейчас.
– Может, нам нужно поговорить со священником, чтобы он провел обряд экзорцизма.
– Вряд ли это как-то поможет. Мне кажется, весь этот дом специально сделали таким. Он как будто не отсюда.
– Хочешь выпить пива, пока мы собираемся?
Я кивнул.
– Знаешь, я могла бы полюбить тебя, – искренне призналась она. – В другое время, в другом месте.
Я искоса посмотрел на нее:
– Особенно в другом месте.
Вдруг раздался звонок в дверь, и мы оба подпрыгнули от неожиданности, разлив пиво.
– Господи, я до смерти испугалась! – ахнула Лиз.
– Не думаю, что Бурый Дженкин или мистер Цилиндр будут звонком пользоваться, – сказал я и пошел открывать.
Это был человек из «Рентокил». Круглолицый юноша, подстриженный «ежиком», с серьгами в ушах, в блестящем синем комбинезоне и ботинках «Доктор Мартен».
