О храме, разрушенном турками, было известно совсем немного, кроме слов того самого бея. «Это был центр раздора и беспокойства. По ночам мы видели огни и слышали голоса, кричащие на непонятном нам языке. Поскольку дальнейшее существование храма ставило под угрозу наш контроль над этой территорией, я приказал разрушить его с помощью динамита».
Я попросил женщину в сером костюме сделать мне фотокопию этой статьи.
– Как интересно, – сказала она, когда копир осветил тесную нишу, в которой пристроился рядом с раковиной, чайником и полудюжиной кофейных кружек. – Зиккураты.
– Вообще, довольно скучная тема, – произнес я, безуспешно пытаясь выдавить улыбку. Пылинки висели в полуденном свете. В углу библиотеки сидел, скрестив ноги, Дэнни и читал детскую версию «Дракулы».
– Почему вампиры пьют человеческую кровь? – спросил он, когда мы спускались по лестнице к выходу.
– Они не любят рыбные палочки – вот почему.
– Нет, серьезно, почему они пьют человеческую кровь?
– Это всего лишь сказка. Написанная для того, чтобы пугать.
– Что будет, если они выпьют кровь у человека, больного СПИДом?
Я остановился на углу улицы перед пронесшимся мимо автобусом и посмотрел на Дэнни.
– Сколько тебе лет?
– Семь.
– Давай не будем говорить об этом. Тебе не нужно думать о СПИДе. Пока, во всяком случае.
– А что, если меня укусит вампир, заразившийся от кого-то СПИДом?
– А что, если от твоих вопросов у меня сейчас взорвется голова?
Мы дошли до церкви Святого Михаила, невзрачного викторианского здания со стенами из песчаника. На прилегающем погосте высились кипарисы. Очевидно, когда-то церковь занимала более обширную территорию. Но значительная часть погоста была отдана под расширение главной дороги. И теперь два-три десятка надгробий ютились у дальней стены кладбища, во влажной тени высоких деревьев.
В церкви наши шаги отдавались гулким эхом, там было на удивление прохладно. Пожилая женщина расставляла цветы, а викарий, взобравшись на деревянную лестницу, менял номера гимнов. Я подошел к подножию лестницы и сказал:
– Доброе утро!
Он сдвинул очки на нос и посмотрел на меня. Не старый – лет сорок пять-пятьдесят на вид, но уже лысеющий и рябой, он отличался суетливой манерой поведения и преувеличенной жестикуляцией, свойственной человеку пенсионного возраста. На нем был зеленый твидовый пиджак и зеленые вельветовые брюки.
– Секундочку, – сказал он, вставляя на место последнюю нумерованную карточку: «Гимн 345, „Бог мой, на Которого я уповаю“».
Викарий спустился с лестницы.
– Вы пришли насчет канализации? – спросил он меня.
– Нет, на самом деле, не за этим. Я хотел бы взглянуть на приходские записи.
– Приходские записи? Это будет непросто. Кроме тех, что сделаны за этот и за прошлый год, все остальные находятся у меня дома. Все зависит от того, какой год вам нужен.
– Не знаю точно. Примерно 1875-й.
– Могу я спросить, что именно вы ищете, мистер…
– Уильямс, Дэвид Уильямс. Да… Я ищу запись о бракосочетании.
– Понятно. Кого-то из ваших предков?
– Не совсем. Но из людей, мне знакомых.
– Они из местных, верно? – спросил викарий. Он повернулся к женщине, расставлявшей цветы, и крикнул: – Не загораживайте мне гладиолусами всю кафедру, я хочу видеть свою паству!
– Да, из местных, – ответил я. – Они жили в Бончерче.
– А вы уверены, что они сочетались браком именно здесь? Они могли пожениться в Шанклине, например.
– Да, возможно, но я решил начать поиски отсюда.
Викарий посмотрел на свои часы.
– Я сейчас иду домой. Можете пойти со мной, если хотите.
Мы вышли из церкви, пересекли дорогу и направились по узкой улочке к большому дому в поздневикторианском стиле, окруженному лавровой изгородью и сломанным деревянным забором. Выложенная булыжником подъездная дорожка поросла сорняками, а коричневая краска на дверях и оконных рамах вздулась пузырями.
– Простите, здание немного обветшало, – сказал викарий, открывая входную дверь. – Денег на такую роскошь, как покраска, не хватает.
Он провел нас в коридор с плиточным полом и деревянными стенными панелями. В доме сильно пахло мясом и капустой.
– Школьные обеды, – сморщив нос, сказал Дэнни.
Я шикнул на него, но викарий рассмеялся.
– Совершенно верно, – подтвердил он. – Раньше мне всегда нравились школьные обеды.
В дверях кухни появилась женщина в платье с цветочным рисунком, с аквариумом в руках. Ее лицо было бесстрастным, как маска.
– Миссис Пикеринг, – пояснил викарий. Женщина едва заметно улыбнулась.
– Если хотите, можете воспользоваться библиотекой, – викарий двинулся дальше по коридору. – Записи все там. Боюсь только, не по порядку. Вы сказали, 1875 год, верно?
– Примерно 1875-й. Я не совсем уверен.
– Вам известны фамилии сочетавшихся?
– Да… Биллингс, это фамилия жениха. А Мэйсон – фамилия невесты.
Викарий остановился, уперев руку в дверь библиотеки.
– Биллингс, говорите, и Мэйсон? Из Бончерча?
– Верно, из Фортифут-хауса.
– О… – насторожился он. – Это меняет дело. Вы ведь не собираетесь писать об этом, надеюсь?
– Нет, нет. Я декоратор, а не писатель. Сейчас я живу в Фортифут-хаусе. Навожу там марафет, чтобы владельцы могли его продать.
– Что, простите? Марафет?
– Ну, знаете, крашу рамы, чиню водосток и так далее.
– А, – кивнул викарий. – Пожалуйста, простите. Я вас неправильно понял. Дело в том, что время от времени мне приходится отвечать на разные малоприятные вопросы о Фортифут-хаусе… Знаете, всяким репортерам из желтой прессы или людям, пишущим книги о черной магии, оккультных тайнах и тому подобном. Всегда стараюсь отговорить их.
– Не знал, что Фортифут-хаус настолько знаменит, – сказал я.
– Наверное, тут больше подошло бы определение «печально известен», – отозвался викарий. Он открыл дверь в библиотеку и пригласил нас внутрь.
В душном и жарком помещении царил страшный беспорядок. Все стеллажи были забиты книгами в кожаных переплетах, фотоальбомами и пожелтевшими приходскими газетами. На потертом ковре громоздились огромные груды книг и журналов. На подоконнике, свернувшись калачиком, спал черепаховый кот. Рот у него был приоткрыт в коматозном оскале. Рядом стояла пустая бутылка из-под шампанского и африканская статуэтка, вырезанная из черного дерева.
– Говорите, вы живете там? – спросил викарий.
