После неразборчивого, но исполненного ненависти потока тарабарщины он внезапно рванул вперед, поэтому я сделал несколько быстрых шагов назад, при этом зацепив пяткой край камина, и стоявшие возле него железные инструменты разлетелись со страшным звоном.
– Отойди! – приказала Бурому Дженкину Кезия Мэйсон. – Он мой. Это свиное рыло. Оно мне нравится.
Но Бурый Дженкин фыркнул, хихикнул и стремительно бросился вперед. Когтями он разорвал рукав моего джемпера, и я почувствовал, как они ободрали кожу, словно колючая проволока. Боль была такая, что на секунду мне показалось, – он оторвал мне руку. Но, подняв ее, задыхаясь от боли, я понял, что ему удалось лишь пустить мне кровь.
– Дэвид… – простонал Пикеринг. Его безглазое лицо было залито кровью, он стоял на коленях посреди ковра. – Дэвид, ты в порядке?
– Да, Деннис, я в порядке. Я помогу тебе.
– Что происходит, Дэвид? Ты должен вытащить нас отсюда! Ты слышишь меня, Дэвид? Ты должен вытащить нас отсюда! Это дьявольское место, это дьявольские козни!
– О, заткни свою хлеборезку, ты, старый хрыч, – рявкнула на него Кезия Мэйсон. – Хочешь, чтобы у тебя мозг из ушей брызнул?
Несмотря на предупреждение Кезии, Бурый Дженкин снова принялся с хихиканьем бросаться на меня. В панике я поводил рукой у себя за спиной и нащупал кочергу. Выхватил ее из камина, взметнув в воздух сноп искр, размахнулся и попал Бурому Дженкину по плечу. Раздался глухой стук, как будто удар пришелся по толстой диванной подушке. И тут же из-под подола его куртки на ковер с мягким шелестом посыпался густой град желто-белых вшей.
– Аааа, сволочь! – завизжал Бурый Дженкин, топая и кружась на месте. – Tu as my Schulterblatt gebroch‘!
[43]
Я снова взмахнул кочергой, чтобы его ударить, но, когда тяжелая железяка взлетела у меня над головой, Кезия Мэйсон подняла руку, и кочерга с силой вырвалась из моих пальцев и с резким свистом улетела в другой конец комнаты. Она глубоко вонзилась в одну из дверных панелей и затрепетала от сверхъестественного напряжения.
– Завязывай, Бурый Дженкин, – предупредила его Кезия Мэйсон. – Иначе я очень разозлюсь, халтурщик. Этот джентльмен мой.
В ответ Бурый Дженкин издал отвратительный звук, в котором смешались хихиканье, сопение, рычание и плевки. Он неохотно потащился прочь от меня, оставляя за собой россыпи гнид и умирающих вшей и почесывая себя за ушами своими отвратительными когтистыми пальцами.
– Ich habe sore now, bellissima, Je suis malade!
[44] Пожалей меня. Ха! Ха! Ха!
– Проваливай! – зашипела на него Кезия Мэйсон. Именно зашипела, как паровой котел, и впервые Бурый Дженкин попятился от нее в неподдельном страхе.
В этот миг я сделал то, о чем почти сразу же пожалел. Бросился на Бурого Дженкина в регбийном броске что было силы. Боже всемогущий, последний раз я играл в регби двадцать лет назад. Так и слышу, как тренер мистер Окен кричит: «Вперед, Уильямс! Вперед, Уильямс! Вперед!» А затем мое плечо ударило в бархат, жесткие мышцы грызуна и его ноги, выписывающие кренделя.
Бурый Дженкин был повержен, и я двинул его ногой в заостренную морду. Покачнувшись, прыгнул и подхватил девочку на руки.
Она оказалась гораздо тяжелее, чем я думал. Потеряв равновесие, я повалился, зацепившись за шторы, и упал. Возможно, это падение меня и спасло: когда я падал, Биллингс взмахнул тростью и ударил по шторам всего в паре дюймов над моей головой.
– Стой на месте! – завизжала Кезия Мэйсон.
Но, когда она двинулась к нам, и ее белое платье взметнулось в воздухе, Деннис Пикеринг ударил кулаками себя в грудь и взревел:
– Господи! Почему ты оставил меня? Почему?
Кезия Мэйсон замешкалась, и в этот момент Пикеринг слепо взмахнул обеими руками и схватил ее за платье.
– Отпусти, проходимец! – закричала Кезия Мэйсон. – Хочешь, чтобы я остановила тебе сердце?
– Ты – безбожная тварь! – воскликнул Пикеринг ей в ответ.
Его лицо выглядело ужасно – серое, искаженное, с пустыми малиновыми глазницами и залитыми кровью щеками. Но он продолжал тянуть ее за платье, волочась за ней на коленях, пока она пыталась освободиться от него.
– Дэвид! – закричал он. – Дэвид, спасайся! Спасайся! И спасай девочку!
– Боже, помоги мне! Еще один святой мученик! – с издевкой произнесла Кезия Мэйсон. – Отпусти меня немедленно, священник, пока я не отправила твои яйца вслед за глазами!
– О, Господи! – закричал Пикеринг. – О, Господи, пусть это будет просто страшный сон!
С этими словами он стал подниматься с пола и налетел на Кезию Мэйсон. Они оба запнулись о кресло и, потеряв равновесие, рухнули на ковер. Платье Кезии порвалось от ворота до подола. Она пыталась снова подняться, в ярости колотя ногами Пикеринга по лицу и плечам и вырываясь. Платье при этом рвалось еще больше. Тогда она подняла руки, схватила за воротник и полностью сдернула его с себя. Викарий остался барахтаться на полу, корчась среди волн белого прозрачного хлопка. Он хлопал рукой по ковру в слепой попытке определить, куда делась Кезия. Стонал, бормотал молитвы и тряс головой.
Мэйсон откинула с лица огненно-рыжие волосы. На ней не было ничего, кроме странных бинтов и плетеных шарфов, перетягивавших крест-накрест ее груди, от чего они стали похожи на выпуклые, побелевшие квадраты. Бинты туго опоясывали ее болезненно худое тело с выпиравшими ребрами. На животе к бинтам было приколото множество металлических жетонов, пучки темных волос и что-то вроде сушеных грибов, хотя это могло быть что угодно – как трюфели, так и человеческие уши. Между тощих белых бедер был продет скрученный шарф, сзади глубоко впившийся между худых ягодиц, а спереди разделявший волосы на лобке на два языка пламени.
Она еще раз ударила Пикеринга босой ногой, потом повернулась ко мне, когда я пытался пробраться с девочкой на руках к двери. Ее всю перекосило от злобы. Она в бешенстве уставилась на меня, рот изогнулся дугой вниз от дикой ярости.
– Ты не знаешь, с чем играешь, дружок, – прошипела она, плюясь слюной. – Ты играешь со временем, страхом и собственной жизнью.
Девочка у меня на руках принялась извиваться и хныкать. Она явно не понимала, что я пытаюсь спасти ее. Для нее я был лишь еще одним крикливым шумным взрослым, который тянет ее из одного места в другое. На миг мне показалось, что она хочет вырваться, и я закричал:
– Не надо!
Но тут Пикеринг принялся яростно колотить Кезию, ослепленный, но распираемый праведным гневом.
– Ведьма! – кричал он. – Я знаю, что ты такое! Ты – ведьма! Невеста Сатаны!
– Глупец! – крикнула она в ответ. – Думаешь, такие, как ты, дают имена таким, как я? Большой палец дьявола тебе, толстозадый отче!
