– Знаешь что? – нежно произнесла она. – Когда я была моложе, мать посылала меня к брату в школу, отнести ему ланч. Я видела маленьких детей, играющих возле школы, и всегда мечтала о собственном ребенке.
Я закрыл глаза. Я чувствовал себя невыносимо уставшим. Даже если Фортифут-хаусу не удалось убить меня, вымотал он меня подчистую.
– Мне нужно поспать, – пробормотал я.
Лиз продолжала рисовать на мне узоры.
– Раньше я слышала, как мой брат напевал: «Ту, та, ти. Бу, ба, би… убану, аммату, гану, ашлу».
Я уже спал, но продолжал слышать ее голос. Казалось, она научилась проникать мне в мозг, неважно, во сне или наяву. Мне снилось, что я снова скольжу над океаном в темный безветренный день. Лиз стояла на берегу, и несмотря на то что я летел довольно быстро, расстояние между нами не сокращалось. А ее лицо было наполовину скрыто бинтами. Ту, та, ти… бу, ба, би…
Затем внезапно настало утро. Солнце легло на одеяло толстым золотистым слоем, словно масло, а на водосточном желобе крыши защебетали ласточки. Лиз еще спала, рот у нее был открыт, волосы растрепаны. Я осторожно встал с кровати и подошел к окну. Внизу сверкало море.
Стоя у окна, я почти сумел убедить себя, что сжечь Фортифут-хаус было бы преступлением. Однако, несмотря на красоту этого места, сам дом все равно вызывал смятение и тревогу. Для всех, кто вступал с ним в конфликт, это всегда оборачивалось самыми ужасными последствиями. Я не сомневался, что, если не сожгу его дотла, то легко могу стать следующей жертвой.
14. Под полом
Позавтракав мюсли и черным кофе, я вышел на улицу, чтобы проверить, можно ли все-таки поставить машину на ход. Заставить если не летать, то хоть как-то ездить. Лиз уже ушла на работу. На ней была узкая футболка, очень короткая канареечно-желтая юбка и желтые шнурованные ботинки. Я не знал, пытается ли она этим меня возбудить или хочет показать, что я старше ее как минимум на десять лет. Или просто это проявление ее своенравности.
У двери кухни она поцеловала меня. Шаловливо сжала мне промежность и прошептала: «Спасибо». Кажется, я дал ей то, что она хотела.
Я заглянул к Дэнни и Чарити. Они все еще крепко спали. Теперь, когда Чарити приняла ванну, помыла волосы и надела блузку Лиз, девочка приобрела вполне современный вид. Сложно было поверить, что я привел ее сюда из 1886 года.
Я вышел из дому, и первое, что попалось мне на глаза, был «Рено» Денниса Пикеринга, аккуратно припаркованный возле моего разбитого «Ауди». О, боже! Я забыл про его машину! На меня нахлынуло жуткое чувство вины и страха. Вины, потому что его жена, должно быть, сходит с ума, не дождавшись, когда он вернется домой. Страха, потому что полиция обязательно увидит машину викария, припаркованную возле Фортифут-хауса, и предположит (в некотором роде, справедливо), что мы с Лиз как-то причастны к его исчезновению.
Я обошел вокруг машины и проверил дверную ручку. Дверь оказалась незаперта, но ключи Пикеринг забрал с собой. Предположим, я мог бы снять машину с ручного тормоза и отогнать ее за конюшню. Но что с ней делать потом? Я не имел ни малейшего понятия, как завести автомобиль без ключа зажигания. К тому же все население Бончерча и Вентнора наверняка знало машину викария. И я не смогу уехать незамеченным.
Мой друг Крис Перт однажды сказал, что единственный способ справиться с неразрешимой проблемой – это затащить к себе в постель самую толстую женщину, которую только сможешь найти, и спросить у нее совета. Он был уверен, что толстухи знают ответы на все вопросы. Он подумывал даже организовать телефонную справочную «Спроси у толстухи».
Я все еще раздумывал, что мне со всем этим делать, когда на подъездную дорожку неожиданно свернул бордовый «Ровер» сержанта Миллера и, с шумом описав по гравию полукруг, остановился. Миллер выбрался из машины, он был в рубашке и солнцезащитных очках. Когда он снял очки, я обратил внимание, какой у него был изможденный вид, словно он не спал три дня. Следом за ним вылез констебль Джонс, энергичный и пахнущий дешевым одеколоном.
– Ага, значит, этот упрямец мистер Пикеринг здесь, – сказал Миллер, подходя к «Рено» и пиная заднее правое колесо.
– Ну… на самом деле его здесь нет, – отозвался я, понимая, что должен тщательно подбирать слова.
– Прошу прощения? – произнес Миллер таким тоном, что сразу было ясно: никакого прощения он и не думает просить.
– Да… он приезжал. Но сейчас его здесь нет.
– Но его машина все еще здесь, – заметил Джонс.
– Да, – согласился я.
– Но самого его нет?
– Нет. Он… немного выпил вчера вечером… И решил пойти домой пешком.
– Немного выпил – это сколько? – спросил Миллер.
– Шесть или семь бокалов вина. Мы разговаривали и слишком много выпили. Похоже, не рассчитали.
– О, – произнес Миллер. – Какая досада! В котором часу он ушел?
– Затрудняюсь сказать. Наверное, где-то в пол-одиннадцатого.
Миллер снова надел солнцезащитные очки и стоял подбоченясь и глядя перед собой. Несмотря на солнечный свет, Фортифут-хаус у него за спиной выглядел мрачным, безучастным и замкнутым, как пожилой родственник, тихо сидящий на семейном торжестве и погруженный в мысли о прошлом и о тех, кто знал и любил его, но кого давно уже нет в живых.
– Мистер Пикеринг пообещал своей жене, что позвонит ей в одиннадцать, – сказал Миллер.
– Да?
– Он сказал ей, что собирается заехать сюда, а затем в Шанклин Олд Вилидж, навестить миссис Мартин.
– Он ничего мне об этом не говорил.
Миллер молча кивнул. Джонс пнул колесо «Рено» еще раз, и Миллер осуждающе посмотрел на него.
– Кажется, немного спустило, – краснея, объяснил Джонс.
В этот момент в дверях появились Дэнни и Чарити. Дэнни в своей пижаме, а Чарити в полосатой блузке Лиз.
– Папа! – позвал Дэнни. – Чарити спрашивает, что ей надеть!
– Прошу меня извинить, – сказал я Миллеру.
– Все в порядке, – ответил он. – Похоже, у вас забот невпроворот. Кто эта девочка?
– Племянница, – солгал я. – Младшая дочь моей сестры.
– Что может быть лучше отдыха на море с дядей? – заметил Миллер и повернулся, чтобы уйти. – Вы же позвоните нам, когда мистер Пикеринг вернется за машиной? Думаю, он просто где-то заплутал. Похоже, такое уже раньше бывало. Миссис Пикеринг говорит, что у него проблемы с сексуальной идентичностью.
– Скрытый гомик, другими словами, – вставил Джонс.
Миллер бросил на него сердитый взгляд.
– Он бродит вдоль пляжа и общается с Богом. Так нам объяснила миссис Пикеринг.
– Пытается не думать о пухлых попках мальчиков из хора, – сказал Джонс, поделившись своими собственными предрассудками.
