– Сержант? – позвал я.
Расслышав за спиной какой-то тихий звук, я быстро обернулся. И с отвращением увидел, что вошедший за нами в дом кот подобрался к краю лужи и, зажмурив глаза от удовольствия, начал лакать. Я двинул его ногой, он взвизгнул и зашипел на меня, поэтому я двинул его снова. Он выскочил из дома на солнечный свет.
Шум вывел Миллера из задумчивости. Он поднял левую руку и сделал еле заметный приглашающий жест.
– Вам лучше взглянуть на это, – сказал он. – К тому же, насколько я понимаю, вы сами вполне могли это сделать. Хочу увидеть вашу реакцию.
– Это миссис Пикеринг? – спросил я каким-то чужим голосом – глухим и непослушным.
Миллер кивнул.
– Подойдите и взгляните сами.
Я сделал два неуверенных шага в комнату. Это было большое помещение, залитое послеполуденным солнцем. С мраморным камином и удобными массивными креслами 30-х годов, обтянутыми ситцевыми чехлами. Полированный индийский поднос на ножках служил кофейным столиком. Журнальный стеллаж был забит номерами журналов «Дейли телеграф», «Черч таймс» и «Панч». Все довольно обыденно. Обычная гостиная южноанглийского викария в теплый летний день.
Настолько обычная, что ужас, сидящий посреди комнаты, казался в десять раз страшнее всего, виденного мной, скажем, в «Подземельях Лондона»
[75], на магистрали М25 с ее многочисленными авариями или в отделении интенсивной терапии крупной больницы.
Кровь уже подготовила меня к тому, что я увижу труп. Но ничто на свете не подготовило бы меня к тому, в каком виде он предстанет. Поравнявшись с Миллером, я буквально рухнул на колени. Это было какое-то жуткое непроизвольное движение.
В одном из ситцевых кресел сидело обезглавленное тело миссис Пикеринг. На ней была шелковая блузка персикового цвета и белая хлопчатобумажная юбка, правда, от всего этого остались лишь бесформенные обрывки. Все тело было исполосовано с такой силой, что жир алыми лентами лежал на подлокотниках кресла.
В ярком изобилии лежали там – алые ленты, алые ленты…
[76]Из окровавленного воротника блузки торчал обрубок шеи. Большинство внутренних органов – легкие, печень, желудок – были вырваны через трахею и уложены на плечи – эдакая гротескная пародия на фреску, изображавшую Кезию Мэйсон с Бурым Дженкином на плечах.
Сквозь истерзанную плоть виднелись ребра и таз – ослепительно-белые, с небольшим количеством прилипшего к ним розового мяса. Корсет и подвязки были разорваны на белые эластичные лоскуты. Этот акт посягательства – особенно в случае с супругой викария – казался даже более непотребным, чем само обезглавливание. Между ног висел влажный комок внутренностей.
Кровь была повсюду. Ею были забрызганы стены и пропитан ковер. Она была на зеркале, на белых чайных розах, стоявших на столе. Жуткая пародия на «Алису в стране чудес». Как там говорила Червонная Дама? Отрубите ей голову! Именно это и случилось с бедной миссис Пикеринг.
Голову я поначалу не увидел. Я в ужасе повернулся к Миллеру и спросил:
– А где голова?
Он указал в угол комнаты. Лицо у него было серого цвета. Я попытался понять, на что он мне показывает, но мой разум просто отказывался принимать это.
– Ради бога, сержант! – едва не закричал я на него. – Где ее голова?
Он снова указал в угол комнаты, но я видел лишь коричневый лакированный сервант со стоящим на нем аквариумом.
О, боже! Аквариум!
Вода в нем была розового цвета. Две золотые рыбки пытались плавать в своем переполненном доме, одна жадно хватала ртом кислород, у другой был перебит хвост.
Сквозь мутную воду и ветви водорослей на меня смотрело грубо увеличенное выгнутым стеклом лицо миссис Пикеринг. Глаза были широко раскрыты, рот набит цветной галькой.
Миллер подошел к серванту. Движения у него были скованными, как у робота. Он уставился на аквариум. Седые волосы миссис Пикеринг плавали на поверхности, словно густые набухшие от воды водоросли.
– Вы можете вытащить ее? – спросил я охрипшим голосом.
Голова миссис Пикеринг покачивалась и поворачивалась в воде. Казалось, будто она следит за мной глазами.
Миллер покачал головой:
– Это невозможно. Только если разбить стекло.
– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Если вы не можете достать голову, не разбивая стекло, то как он туда ее засунул?
Миллер окинул взглядом комнату.
– Вы были правы с самого начала, – решительно сказал он. – Фортифут-хаус одержим или проклят. Называйте как хотите. И Бурый Дженкин действительно существует, независимо от того, что полиция острова Уайт думает об этом.
Он подошел к открытому окну, выходившему на заросший, благоухающий розами сад. Большего контраста для жуткой сцены в гостиной придумать было невозможно.
– Смотрите, – сказал он и указал на кровавые отпечатки на подоконнике и на траве. Это были отпечатки лап. Лап грызуна. И что отличало их от следов обычной канализационной крысы, так это гигантский размер.
Все было реально. Бурый Дженкин был реален, Кезия Мэйсон и Йог-Сотот. В тот момент меня прошибла одна страшная мысль. Дэнни!
– Вы куда? – рявкнул Миллер, когда я, обогнув кровавую лужу, выскочил в коридор.
– Дом! Лиз забрала Дэнни! И я поспорю на что угодно, что Бурый Дженкин тоже там!
– О чем вы, черт возьми! Мы не можем просто… – Он в отчаянии окинул взглядом жуткую гостиную.
– Сержант, – взмолился я. – Пожалуйста.
20. Сад завтрашнего дня
Как только мы свернули на узкую дорожку, ведущую к Фортифут-хаусу, я сразу почувствовал: что-то не так. Несмотря на ясный теплый день небо над крышей дома было странного темного оттенка, какой бывает, если видеокамеру направить прямо на солнце.
Еще я почувствовал дрожь. Воздух вокруг искажался и подрагивал. А когда в поле зрения появился сам дом, я увидел похожее на мираж марево. Деревья, казалось, гнулись и извивались, а Фортифут-хаус словно парил над землей.
Миллер свернул на подъездную дорожку, выбрался из машины и захлопнул дверь.
– Будьте очень осторожны, – строго напутствовал он. – С технической точки зрения, мы преследуем предполагаемого убийцу, и я не должен рисковать жизнью гражданских лиц.
Фортифут-хаус издал громкий вибрирующий стон, будто это было не здание, а гигантский зверь – зверь, чья душа была измучена до предела. Ослепительные голубовато-белые огни замерцали в окнах верхнего этажа.
– Мне плевать на техническую точку зрения, – огрызнулся я. – Там мой сын.
