Она последовала за ним, наблюдая за его походкой. Ральф Ханке двигался уверенно, но в нем было что-то асимметричное. Замечала она это, только когда смотрела не прямо на него, а уголком глаза. Словно асимметрия скрывалась в его ауре, за пределами законов физики. Ральф Ханке был сутулым и неловким, но каким-то необъяснимым образом научился это скрывать.
Они вошли в просторную гостиную с высокими окнами и мягкой мебелью, стоявшей в центре огромного персидского ковра. В кресле сидел мужчина за пятьдесят. Своей неподвижностью, взъерошенными волосами, костюмом и очками из начала девяностых он производил впечатление человека себе на уме.
– Роланд Генц, – представился он, не вставая с кресла.
Роланд Генц. Правая рука Ральфа.
София села на двухместный диван.
Ральф Ханке, человек, который заказал убийство Адальберто Гусмана, нанял снайперов, чтобы убить ее и Гектора, когда они ехали на машине из аэропорта в Марбеллу, и совсем недавно позаботился о том, чтобы взрыв в Биаррице разорвал Эдуардо Гусмана на куски; человек, лишивший Андреса и Фабиена отца.
– Рад, что вы приехали, – начал он. – Насколько я понял, ваша встреча с доном Игнасио состоялась. Вы приехали сюда, чтобы дать ответ на наше предложение. Мудрое решение…
Потом он начал разглагольствовать о самом себе.
Его левая рука лежала открытой ладонью на колене, пальцы растопырены и загнуты внутрь – признак артроза и возраста. И Роланд Генц, лохматый, с остатками пены для бритья около уха. Здесь сидели два пожилых человека, два старика, один из которых никак не мог перестать говорить о себе. Смешное самолюбование, феерическая чушь.
София и хотела бы почувствовать презрение к мужчинам, сидящим напротив, но эти двое вызывали какие-то другие чувства. Опасные и непредсказуемые в той степени, какую она никогда не смогла бы оценить, добиться или изменить. И все вдруг омрачилось отчетливым и ужасающим пониманием, что у нее нет ни стратегии, ни плана действий. В комнату, где она сейчас сидела, ее привел внутренний порыв, необходимость, зов. А единственное, что она взяла с собой, – желание. Что ей с ним делать здесь, у этих мужиков? Приехать сюда было огромной ошибкой.
Ей хотелось встать и выйти из комнаты, уехать, исчезнуть…
– Я здесь не для того, чтобы объявить о решении, – осторожно произнесла она.
Удивленная улыбка из-за того, что его прервали посередине предложения.
– Каком решении?
Руки Софии лежали у нее на коленях. От страха они стали тяжелыми и начали было странно двигаться, но София их удержала.
– Я здесь, чтобы попросить вас обдумать и обсудить все еще раз.
Сердце рвалось из груди и отдавало в горле.
Улыбка исчезла. Серые глаза немецкого главы компании стали стеклянными.
– Никто не знает, что я здесь, – продолжала София. – Я приехала, чтобы попросить вас посмотреть на дело с другой точки зрения, подумать о долгосрочной перспективе.
Выражение лица Ральфа Ханке не изменилось. Она подумала, что он завис в этом состоянии. Но вдруг появилось новое выражение, выражение номер три. Какое-то старческое, усталое, почти больное. Только на мгновение – пепельно-серое и незамысловатое в своем проявлении разочарование. Потом Ханке очнулся.
– Продолжайте, – сказал он.
София нервничала, в горле стоял ком.
– После убийства Адальберто и бегства Гектора организация ослабла, сделок стало значительно меньше. Остались одни крошки. То, что вы хотите заполучить, на самом деле больше не имеет ценности.
– Что у вас есть на сегодняшний день? – спросил Генц со своего кресла.
София понимала, что он знал все; значит, нельзя искажать факты.
– Мы сотрудничаем с доном Игнасио. У нас есть связи в ряде шведских биржевых предприятий. Мы торгуем полученной информацией через инвестиционные компании. О больших суммах речь не идет, но есть медленный и неуклонный рост…
– Почему медленный? – равнодушно спросил Роланд.
– Мы должны соблюдать осторожность.
Она запнулась, затем продолжила говорить тонким, против ее воли, голосом.
– Мы развиваем направление работы в индустрии фальсификаций. Это может вырасти в нечто крупное. Мы по-прежнему зарабатываем на инвестициях, сделанных Адальберто еще давно, но немного.
– Как, например? – Генц не давал ей времени на размышление.
– Проценты от выручки, контрабанда из Марокко, черные деньги в строительной отрасли, отмывание денег, сотрудничество с итальянцами и другими группировками в Европе… и многое другое.
– Многое другое? И это вы называете крошками? – спросил Ральф Ханке.
– Да, относительно.
– Относительно чего?
– Относительно ваших с доном Игнасио доходов.
Он пристально смотрел на нее, на его лицо вернулась краска.
– А ваши расходы? – поинтересовался Генц.
София старалась говорить невозмутимо.
– Бо́льшая часть связана с доном Игнасио – он обходится нам на шестьдесят процентов дороже нашего заработка от его товаров. Множество текущих договоров, проценты за покровительство, импорт товаров… Еще постоянные расходы на суды то тут, то там, в основном в Испании. И, конечно же, большие траты сейчас, когда мы планируем развивать отрасль плагиата.
Это выражение лица Ральфа Ханке… Пустое, непонятное, бесчувственное.
– И вы приехали сюда без указания, вы говорите?
Она кивнула.
– Никто не знает, что вы здесь? – продолжал он.
Ханке знал, что она не ответит, и, воспользовавшись ситуацией, продлил ее мучение артистической паузой.
– Вы смелая или просто дурочка, София?
– А это имеет значение?
– Что вы хотите? – спросил он.
– Хочу, чтобы вы дали задний ход.
Ральф Ханке посмотрел на Роланда Генца. Тот и бровью не повел.
– Куда нам давать задний ход? – спросил Ральф.
– Компания вырастет, – сказала Софи. – Она станет больше, вот тогда и возьмете ее.
Он пожал плечами.
– Я сам могу это устроить – заставить ее расти.
– Так можно обо всем сказать.
Он ухмыльнулся.
– Я вправду так считаю.
С улицы доносился глухой шум проезжавших машин.
– Нужно оставить в покое, – сказала она.
– Оставить в покое что?
– Нас, приближенных Гектора.
Ханке даже не пришлось размышлять, у него уже был готов ответ. Он чуть наклонился вперед, излучая подавленное возбуждение.
