Прошло полминуты, и они продолжили тур по магазину, София понятия не имела, что она кладет в тележку.
Десять минут спустя снова раздался звонок. Она ответила в ту же секунду.
– Алло!
– В среду, Швеция. Меня задержали. Передадут полиции. Поеду из Мехико, вероятно, через США, но я не уверен. Они по-прежнему не установили мою личность. Меня нельзя передать… Они соотнесли мои отпечатки из «Трастена»…
Разговор прервался. Говорил он шепотом, нервничал.
Ее сердце сильно забилось, она почувствовала дуновение счастья.
* * *
Снег заглушал запахи и звуки. Повсюду лежало большое белое покрывало и дремало, как большая ласковая собака.
Лежек в вечерней тьме шел вдоль Норра Мэларстранд и вдыхал свежий воздух. В ушах телефонные наушники, руки в карманах куртки. Сигнал прозвучал три раза, прежде чем на том конце провода ответил Арон.
– Да?
– Йенс Валь направляется в Швецию из Мехико, под полицейским конвоем, – сказал Лежек.
– Йенс Валь? – удивленно переспросил Арон.
– Он просит помощи.
– Когда?
– Через два дня.
– В чем проблема?
– Он там под арестом. Его отпечатки из «Трастена» дали совпадение, когда полиция прогоняла их по базам.
– А теперь его депортируют в Швецию?
– Да.
– И будут допрашивать по делу «Трастена»?
– С высокой вероятностью.
– Этого нельзя допустить.
– Нет. Естественно, нет.
– То есть ты уже все придумал? – спросил Арон.
– Да.
– Расскажи.
– Где-нибудь между аэропортом и городом.
– Почему?
– Открытое пространство, быстрый выход.
– О’кей. Планируй операцию вместе с Софией и Хасани. Два автомобиля. Когда будете готовы, я хочу, чтобы ты поехал с Софией. Хасани повезет Йенса.
– Какое это имеет значение? – спросил Лежек.
– Просто делай как я говорю.
Что-то назревало.
– Арон?
– После операции вы уедете из дома.
– Расскажи.
– Потом. Я тебе позвоню.
– А потом что?
– Тогда узнаешь, кто должен остаться, а кто уедет.
22
Стокгольм
Мужчине, стоявшему перед ней, было около тридцати, североафриканец, занимался проституцией. По его щекам катились тяжелые, полные отчаяния и горя слезы.
Он шмыгал носом между предложениями, когда рассказывал, как он ударил Конни Блумберг в спину старым тупым ножом, который нашел в ящике комода.
Очевидно, мотивом стала ревность – во всяком случае, такова была догадка Антонии, когда она слушала его признание. Но рассказ он вел бессвязно и растерянно. Возможно, четкого мотива и не было, а просто имел место внезапный порыв однажды вечером с обилием наркотиков и разгульного секса.
Мужчина плакал – и снова просил прощения. Антония терпеливо ждала окончания его рассказа. Казалось, он думал, что если будет говорить, объяснять и винить себя достаточно долго, то убийство Конни Блумберг станет менее предосудительным.
Антония слышала сотни таких монологов и никогда не понимала, говорили преступники с ней, со своими жертвами или лишь с собственной совестью. Да это и не имело значения. Чаще всего это было просто непонятно, занимало много времени и утомляло.
Антония вызвала по телефону двух коллег в форме, которые забрали мужчину и увели в камеру.
Она стояла в дверях комнаты допросов и наблюдала, как раскаивающийся убийца и полицейские удалялись по коридору.
Она прислонила голову к дверному косяку. Черт…
Ей бы порадоваться. Мечта каждого полицейского – чистое признание преступника. Дело закрыто. Но она чувствовала, что ее надули… опять. Так же, как когда Томми забрал у нее расследование «Трастена». В расследовании убийства Конни Блумберг начала появляться какая-то ниточка…
Антония вернулась в свой офис, ссутулившись, села на стул, собрала все относящиеся к делу материалы и подготовила письмо прокурору. Что-то заметила краем глаза. В дверях стоял Майлз Ингмарссон с чашкой кофе в руке.
– Легко прошло, – сказал он.
– Да…
От Майлза последовало сдержанное «поздравляю».
Поднятые брови Антонии, дежурная улыбка на губах.
– Спасибо, – ответила она.
Майлз собрался уходить. Ей хотелось ответить на его попытку быть дружелюбным.
– Как у тебя дела, Майлз?
Он остановился.
– Хорошо.
Он казался веселым, улыбка шире, чем обычно; нога водит носком по полу.
– Да-да, – пробормотал Ингмарссон и вышел.
Антония пыталась разобраться в деле.
Закончив работу, она нерешительно положила папку с делом Конни Блумберг в закрытые дела с не покидающим ее, грызущим, мучительно жгучим чувством, что оно не завершено. Смерть Конни, признание мужчины, связь с Зивковичем, чертова власть Томми… и теперь Ингмарссон. Не презрительно ли он сейчас улыбался? Смеялся над ней? Или над ней смеется сам Бог? Все это какая-то гребаная шутка? Неужели у нее будут отбирать все каждый раз, когда она будет на миллиметр от прорыва? И она будет вечно страдать в темнице незнания?
Антония Миллер облокотилась на спинку стула. Уровень стресса был высок; злоба, словно насекомое, жалила нервы. Она потерла ключицу – и мысль приняла форму.
Антония достала из ящика записную книжку и пролистала несколько страниц до места, где собраны все номера и имена, сфотографированные ею из телефонной книги Хокана Зивковича. Она узнала большинство. Половина мелких гангстеров Стокгольма.
Женщина выдернула лист А4 из принтера и приступила к созданию выдуманной истории, которую она писала ручкой с помощью хорошего воображения и пары имен из телефонной книги.
История вертелась вокруг наркотиков, шлюх и убийств, вокруг того, что имя Зивковича всплывало везде, где она спрашивала о Блумберг, что он был главным подозреваемым в ряде мелких преступлений, которые в сумме превратились в серьезные и ужасные и вели к многолетнему пребыванию в тюрьме… Что-то в таком духе.
Антония перечитала свое произведение, и когда ее все устроило, позвонила Зивковичу. Тот ответил, и она поделилась с ним фальшивой историей. Он все категорически отрицал, честно и искренне. Теперь она поняла, каков он.
Антония предложила встретиться. Хокан тяжело дышал в трубку.
