Пять часов спустя Антония закончила осмотр всего содержимого склада, каждого сантиметра. Она устала, хотела пить и вдобавок ко всему в туалет. Рабочий день давно закончился. Женщина позвонила Джерри с мобильного, и он сказал, что даст ей свою кружку.
Антония пришла к нему. Джерри угощал фруктами и напитками, рассказывал, чем занимался, когда убили Пальме
[18]. Об этом рассказывали все родившиеся до 1965 года, когда им доводилось общаться со следователем. Потом она снова спустилась в подвал и заново начала перебирать вещи с того же места, с которого начала в прошлый раз, методично и осторожно просматривая еще раз всё подряд.
Любезный Джерри принес термос с кофе и булочку и, хромая, удалился.
Времени было двадцать минут двенадцатого вечера, когда Антония услышала высокий звук. Она упустила это раньше, когда выворачивала карманы у найденных брюк. Так что перед очередным осмотром она решила как следует потрясти одежду. Он выпал из заднего кармана джинсов… на мгновение он блеснул в воздухе и упал на бетонный пол с красивым металлическим звоном, словно тон камертона – возможно, нота ля удивительно высокой октавы.
Антония посмотрела на ключ, наклонилась и подняла его. Да, она была права. Ключ от банковской ячейки.
29
Стокгольм / Мюнхен
– София, расскажите, что вам нужно, и я попробую вам помочь.
Слова парня Клауса Келера – Рюдигера – звучали странно; он говорил как работник банка, который хочет рассказать о пенсионной страховке.
Но потом Рюдигер объяснил, что Клаус сдержал обещание, данное ей в «Трастене» полгода назад, и перед смертью передал его Михаилу Асмарову.
Это тронуло Софию, она чуть не расплакалась.
– Михаил по-прежнему работает на Ханке? – спросила она.
– Нет, перестал после происшествия в Стокгольме. С тех пор он фрилансер.
София коротко описала Рюдигеру ситуацию – ее сын пропал и, вероятно, находится у Ханке. Ей нужна любая возможная помощь, чтобы найти его и увезти в безопасное место.
– Если он у Ханке, вам нужно начать с его места жительства, с Мюнхена. Я попрошу Михаила встретить вас там.
* * *
София и Йенс отправились в сторону западных пригородов. Грек по имени Сократ продавал подержанные автомобили средней паршивости. Йенс выбирал, проверяя двигатели, цвет масла и шины; остальное его не интересовало. Он купил «Ауди», лошадиных сил в которой было больше, чем он рассчитывал.
Перед Сократом в его офисе лежали фальшивые права и гора наличных. Он любил посмеяться, все время рассказывая о детских годах на острове Кос.
Рукопожатие, ключи в руке, ключ в замке зажигания, двигатель готов кого-нибудь убить.
Йенс поехал на юг. София прислонилась головой к стеклу, мысли затмевали ее зрение. Машина – место для молчаливой рефлексии. Никто из них ее не нарушал.
– Ты чувствуешь вину из-за Альберта? – спросил Йенс через пару десятков километров.
Шов разошелся, причиняя боль.
– Нет, – отрывисто сказала София.
Но ее короткий ответ не помог. Вопрос долго висел в воздухе и звенел у нее в голове.
Вина…
– Альберт заболел, когда ему было четыре, – сказала она прямо.
Он взглянул на нее.
– Что ты сказала?
Она не стала повторять.
– Мы были в шхерах, я с Альбертом, на одном из островов, отрезанные от мира. Мы сняли жилье. Ни телефона, ни соседей, только домик на островке. Давид отправился в город и взял лодку; он должен был вернуться на следующий день. Конец лета. Вечером у Альберта случился аллергический шок. Он опух, перестал дышать…
Воспоминание стало ярким. София продолжала:
– Ему становилось все хуже; я думала, что потеряю его. Я реанимировала его холодной водой, делала искусственное дыхание, кричала на него там, в темноте, заключала в объятия, вдувала воздух в рот, – но ничего не помогало. Жизнь медленно покидала его, а я ничего не могла сделать. Он был маленький и беспомощный. Я прижимала его к себе, грела… не хотела, чтобы он мерз, умирая. А мерзнуть он будет, я знала.
Мир проносился мимо за окном.
– И тогда я стала молиться, – продолжала София. – Впервые и единственный раз в жизни я по-настоящему молилась. Из глубины чего-то, находившегося внутри меня, я молила о помощи. Я дала слово, что отдам всю свою жизнь Богу, если Он поможет моему ребенку. Так я чувствовала тогда – и понимала значение своих слов.
София закрыла глаза рукой, потом убрала руку:
– Отек спал. Аллергия отступила, лицо Альберта снова обрело цвет, дыхание стабилизировалось, и он крепко уснул у меня на руках.
Мысли возрождали картины в ее сознании.
– Но я не сдержала обещание. Я забыла о нем, продолжая жить как раньше, погруженная в немотивированное беспокойство и мелкие неурядицы, которые занимали мои будни. Потом прошлым летом мне позвонили и сказали, что Альберт попал под машину. И я опять молилась – по-другому, но снова молила о помощи, требовала ее. И она пришла откуда-то. Несмотря на то что я не сдержала обещания. Больше я не получу такую помощь.
– Ты в это веришь? – спросил Йенс, бросив на нее взгляд.
– Да, верю, – тихо ответила София.
– Целиком и полностью?
– Нет, но часть меня верит.
– Та часть, которая хочет лелеять чувство вины?
Тут она посмотрела на него. Он улыбался.
* * *
Ночной Мюнхен. Они видели, как город светится вдалеке, когда подъезжали к нему с северо-запада. Отель располагался за пределами центра, на некотором расстоянии от шоссе, где никто не жил и ничего не происходило.
София с Йенсом шли рука об руку к длинной деревянной стойке регистрации, со спортивными сумками в руках – путешествующая пара.
Йенс регистрировался; София ждала, осматриваясь. Бар с пианино. Пианист, веселый мужчина с большим носом, играл «Do you know the way to San Jose»
[19], чуть медленнее, чем в оригинале, немного спокойнее, ближе к приятному слуху такту в две четверти.
Несколько ресторанов, еще один бар в конце. Множество людей в движении. Мужчины и женщины с ремешками и пластиковыми карточками на шее. Похоже, поблизости проходила выставка или находился конференц-зал, отель производил такое впечатление. Гости выглядели соответствующе.
А в отдалении, на одном из небольших диванчиков, она увидела его, Михаила Асмарова. Он неподвижно сидел спиной к ней: крупный, широкоплечий, спокойный.
