София подошла к мужчине, села рядом и пощупала пульс – слабый; кожа вспотевшая и холодная.
– Кто он? – спросила она.
– Не знаю, – ответил Михаил. – Думаю, один из списанных парней Ханке.
– Списанных?
– Он имеет обыкновение так поступать.
– Как?
– С людьми второй категории. Банда почти всегда состоит из наркоманов.
– Почему?
Асмаров ответил, глядя на парня:
– Когда Ханке они больше не нужны, он устраивает все так, чтобы они переступили грань, повышает дозу. Таким образом, он избегает ответственности за финал. Они убивают себя сами. Ханке поступил так с нескольким парнями, когда я работал на него; говорят, так же он поступил со своей женой Сабиной, матерью Кристиана.
Мужчина лежал и кайфовал в нищете. Больше ему уже ничего не светит. Сердце ослабнет, а потом он умрет от передозировки.
Михаил почесал под носом и прошептал:
– Я подожду здесь, пока он не проснется.
Йенс все понял, аккуратно взял Софию под руку, вывел из комнаты и спустился с ней по лестнице.
Они сели за кухонный стол. Стены тихо потрескивали. За тонкими двойными окнами проезжали редкие машины.
Наверху приглушенные звуки… разговор, спокойные вопросы и ответы. Голоса становились громче. Она слышала: голос принадлежал не Михаилу, а второму мужчине. Он говорил взволнованно… злился… был испуган. Михаил говорил все время; слова неразборчивы, лишь глухие звуки, прокладывающие себе путь вниз по стенам, через пол на кухню.
Затем хлопок, резкий хлопок, а после сдавленный вопль… пронзительный крик из зажатого рукой рта.
София подняла глаза на Йенса. Он медленно покачал головой.
Еще несколько хлопков, потолок над ними вибрировал. Мужчина кричал от боли.
София вскочила, Йенс поймал ее за руку. Она пыталась вырваться, но он обхватил ее и заблокировал. Наверху продолжалась бойня, Йенс крепко и вместе с тем нежно держал ее. Хлопки участились и стали жестче, методичные и ритмичные. Вдруг наступила абсолютная тишина.
Тяжелые шаги вниз по лестнице. Йенс отпустил Софи.
На кухню вошел Михаил; взгляд его был пустым.
– В одном из хозяйств есть мальчик, – сказал он. – Подросток.
И вышел из дома.
32
Стокгольм
Химчистка «Флорида» находилась на улице Русенлундсгатан. Сухой воздух, прозрачный полиэтилен на костюмах и платьях, висящих на вращающихся вешалках.
Антония ждала у прилавка. По радио играла музыка в стиле евро-поп. Женский голос подпевал откуда-то из глубины химчистки. Женщина знала текст целиком, попадала в тон; звучало красиво.
Антония нажала на гостиничный звонок, стоявший на стойке. Песня прекратилась.
Вышла Марианне. Немного стара для евро-попа – около шестидесяти, по-прежнему красива. В расцвете лет была блондинистой секс-бомбой.
– Привет, инспектор, – поздоровалась Марианне; в ее голосе проскользнуло пренебрежение.
– Это ты пела?
– Ага.
– Красиво.
– Спасибо.
– Угостишь кофе? – спросила Антония.
– Нет, – ответила Марианне, – но в кране есть вода, заходи.
Она ушла в глубь помещения.
Марианне Грип, супруга Ассара Грипа. Тот, крупный стокгольмский гангстер в восьмидесятых, бесследно исчез. Марианне старалась поддерживать жизнь в организации, прежде всего чтобы помочь приспешникам. Она играла там какую-то странную роль, типа мамочки всех мелких преступников…
Так Антония познакомилась с Марианне. Совершенно случайно. Она любила ее и чувствовала взаимное расположение. Закрыла на нее глаза и оставила в покое. Иногда просила о помощи.
Марианне явно не шутила про воду в кране. Она дала Антонии стакан, а сама села. Помещение представляло собой маленькую кладовую.
Марианне была доброжелательна и с радостью ждала поручений от Антонии.
– Две вещи, – сказала та.
– Как всегда, две вещи, – отозвалась Марианне.
– Во-первых, один человек, мужчина около тридцати, избил свою бывшую, стриптизершу. Его зовут Роджер Линдгрен. Я искала – и ничего не нашла, кроме почтового ящика.
Марианне не подавала виду. Антония продолжала:
– Во-вторых, мне нужно удостоверение личности умершего человека. С новой фотографией, остальные данные без изменений.
– Сохранилось ли его водительское удостоверение?
– Нет.
– Паспорт или другой документ?
– Увы.
Антония достала четыре паспортных фото Майлза Ингмарссона и отдала Марианне, которая стала их рассматривать.
– Для чего будет использоваться удостоверение? – спросила она.
– Тебе незачем это знать.
– Есть зачем.
– Зачем?
– Если его будут сканировать, тогда трудно. Если только показывать, то проще.
– Только показывать, я думаю.
– Думаешь?
– Да, думаю.
– А это то же самое, что не знаешь?
– Да, вроде того.
Марианне повернула фото Ингмарссона к Антонии.
– Статный мужчина, не находишь?
– Нет.
Марианне рассмеялась.
– Всегда рада тебя видеть, Антония.
– Я тебя тоже, Марианне.
– Как у тебя дела?
– Не знаю, никогда не успеваю проанализировать. А у тебя?
– Хорошо.
– А у твоей дочери Эстер?
– У нее тоже хорошо. Ее отец гордился бы ею. Иногда хочется ущипнуть себя за руку – вот мы, тридцать лет спустя, можем говорить обо всем на свете, у нее все отлично, она – мое всё…
– Как нужно вести себя? – спросила Антония.
– Матери и дочери?
– В отношениях в принципе?
Марианне пожала плечами.
– Нужно просто быть честным перед собой и перед теми, кого любишь.
– И этого достаточно?
– Более чем.
– Так просто?
Марианне задумалась.
– На практике – нет.
– А что еще?
– Понятия не имею. Зачем тебе? У тебя проблемы в отношениях?
– Нет.
– У тебя вообще есть отношения?
– Наполовину.
– С кем?
– С одним коллегой.
Марианне помахала паспортной фотографией. Майлза Ингмарссона.
