– Это имеет значение? – поинтересовался Майлз.
– Нет, но я могу записать вас к одному из наших консультантов, – добавила она.
– Нет, спасибо. Не сейчас.
Он получил бумагу и бросил на нее взгляд. Там был номер банковской ячейки.
Майлз направился к решетке в дальнем конце помещения, встал там и стал ждать. К нему подошел мужчина в костюме без галстука.
– Добрый день, добрый день, – его голос был чересчур высоким.
Банковский служащий провел карточкой по считывающему устройству. Решетка щелкнула, и он открыл ее.
– Пожалуйста, – указал он рукой Майлзу, который спустился несколько ступеней вниз в узкий коридор. Работник банка подошел со спины, протиснулся мимо, извинившись несколько раз; двигался он обреченно и услужливо.
Хранилище было открыто – немыслимо толстая дверь.
– Ноль восемь восемнадцать, – зачитал Майлз с листа.
Служащий нашел нужную ячейку, вставил свой ключ в один из двух замков и повернул. Потом вяло улыбнулся, неосознанно извиняясь за сам факт своего существования, и вышел прочь семенящими шагами.
Майлз засуетился, вставил ключ в замок, повернул и вытащил длинный, глубокий и широкий пластиковый ящик. Поставил его на пустой стол, открыл крышку и заглянул внутрь. Черная спортивная сумка, больше ничего. Ингмарссон достал ее. Внутри лежало что-то довольно тяжелое. Он не должен открывать сумку. Он должен как можно скорее смыться отсюда, пока никто ничего не заподозрил.
Майлз задвинул ящик, закрыл ячейку и поднялся по лестнице, нажал на кнопку, открывшую решетку, прошел по тихому банку, открыл входную дверь и вышел на зимнее, недружелюбное солнце.
Антония сидела в машине на другой стороне улицы. Она завела двигатель, выехала с парковочного места и остановилась на проезжей части. Майлз торопился перейти дорогу и уже стоял на середине. Она открыла дверь, взяла сумку и, поставив рядом на сиденье, бросила на нее беглый взгляд. Ее снедало любопытство.
– Что в ней?
– Не знаю, – ответил Ингмарссон.
За ними, просигналив, резко пошла на обгон машина.
Антония прижалась к спинке сиденья, вытянула ноги и достала сложенный листочек из кармана джинсов.
– Роджер Линдгрен приписан к одному почтовому ящику. Постоянного адреса нет. Но он периодически живет у женщины в районе Васастан.
Антония протянула ему согнутый листик, и Майлз прочитал: «Ул. Хагагатан».
– Ты это заслужил, – сказала она и включила передачу.
– Как ты достала его?
– В химчистке, – с улыбкой ответила Антония. – Увидимся, Майлз Ингмарссон!
Она начала движение, захлопнула дверь и исчезла в потоке машин. Майлз остался стоять в центре улицы между полосами; рядом с ним в обоих направлениях проносились автомобили, а он все смотрел на бумажку и адрес. Ингмарссон собирался дать волю внутренним порывам. Своему темному естеству, которое хотело добра.
А он знал: стоит только выпустить тьму, таящуюся внутри тебя, чтобы навести порядок, как все неизбежно полетит в тартарары.
39
Мюнхен
Обратно они пошли тем же путем, каким пришли, – через поля, к машине, припаркованной у отдаленной дорожки из гравия. Мальчик отказывался говорить, не желая отвечать на немногочисленные вопросы, которые задавала София.
Они сели в машину.
– Меня зовут София, – представились женщина. – Альберт, о котором я спрашивала, – мой сын.
По глазам мальчика она заметила, что он среагировал на ее слова, но продолжал молчать.
В гостиничном гараже они сели в лифт. Михаил вышел на первом этаже и скрылся в лобби-баре, а Йенс и София с мальчиком поехали дальше, к номеру Йенса.
В номере София села на кровать и показала, чтобы мальчик сел напротив нее, на вторую кровать. Тот, колеблясь, посмотрел на Йенса, словно чтобы получить его «добро». Йенс кивнул, и он сел. София впервые внимательно рассмотрела его.
У него была светло-коричневая кожа, острые черты лица, переливающиеся двумя цветами глаза, рот… Подождите-ка…
Она наклонилась вперед, изо всех сил вглядываясь в его лицо. Мальчик засмущался, стал смотреть в сторону.
И профиль…
Она никогда раньше не видела его, но точно знала, кто он. В его лице отчетливо проглядывал Гектор – глаза, лоб, губы… И жесткость, непробиваемая снаружи, ум, глубокая смелость… Все это она увидела и почувствовала за короткое время. Но в нем было что-то другое: теплое, гуманное. Возможно, мальчик перенял это от матери.
– Лотар? – осторожно спросила София.
Он с удивлением посмотрел на нее. Йенс, стоявший в отдалении у окна, обернулся.
София продолжала смотреть.
– Тебя же зовут Лотар? – тихо сказала она.
Мальчик не отвечал.
– Как зовут твоих маму и папу?
Теперь он испуганно взглянул на нее, потом на Йенса.
Она наклонилась ближе.
– Скажи, Лотар, не бойся. Мы не причиним тебе зла.
Мальчик смотрел то на Софию, то на Йенса.
– Мама умерла, – проговорил он, наконец.
– А твой папа?
– У меня нет папы, не было никогда.
Лотар говорил глухим голосом. Он был твердым, как кремень, этот мальчик.
– Сколько тебе лет?
Шестнадцать, сказал Гектор в тот день, когда они катались на лодке в шхерах. Как будто хотел отдать ей что-то, оказать особенное доверие, поделиться самой большой тайной. «У меня есть сын, – говорил он, – Лотар Мануэль Тидеманн. Живет в Берлине с матерью…»
– Семнадцать, – прошептал мальчик.
София заметила, что так и сидит, подавшись к нему и не спуская с него глаз.
– Альберт?
Он колебался, как будто и так уже сказал слишком много.
– Альберт? – переспросила она. – Ты его видел?
– Кто вы?
– Я уже говорила. Я мама Альберта.
Лотар пытался просчитать ее намерения.
– Как звали отца Альберта? – спросил он.
– Давид, – ответила София.
– Что с ним случилось?
– Он заболел и умер.
– Чем заболел?
– Раком. Ответь же мне, Лотар.
Он сомневался.
– Да, я видел Альберта.
– Где и когда?
– Несколько дней назад.
– Где?
– Там, где вы нашли меня.
София ждала, что он расскажет больше. Лотар смотрел на нее из-под челки.
