«Инициативный, старой закалки, толковый», – повторял про себя Майлз. Так Ингмарссоны говорили о коллегах.
– На него можно положиться?
– Да, если дашь то, что ему надо.
– А что ему надо?
– Деньги и влияние, как и всем.
– В каком порядке?
– Сначала влияние, а если не получится, то деньги.
– Мы можем дать ему и то, и другое?
– Мы?
– Да, мы, – решительно произнес Майлз. – Есть в посольстве еще кто-нибудь, кого я знаю?
– Нет, насколько я помню. Думаю, нет.
– Мне срочно нужна там работа, под фальшивым именем с фальшивым резюме, что-нибудь среднее, не связанное с дипломатией, никакой публичности, просто чудак, который никого не волнует. Договорись об этом с Вессманом.
Мрачный смех брата.
– Погоди, Майлз, какого хрена ты…
Майлз перебил его:
– Нет, ничего такого. Покажи, что ты толковый, Ян, что можешь справиться с этим.
Майлз отчетливо представлял младшего брата, как он сидит сейчас и выжидает.
– И еще, Ян, – добавил он.
– Что?
– Одна женщина, Санна Ренберг, лежит сейчас в реанимации в больнице Сёдершюкхюсет. Навести ее, пожалуйста, и дай ей все необходимое. – Майлз раскрыл карты. – Мне вправду нужна твоя помощь на этот раз. Я бы не…
Ян услышал тон Майлза, вошел в положение и смягчил унижение старшего брата.
– О’кей, Милле. Сделаю все, что смогу.
Разговор прервался.
Майлз зажег сигарету, немного опустил стекло.
Антония мертва. Он сделал затяжку, рука дрожала.
Томми Янссон…
Майлз вытащил из карманов пиджака телефон, бумажник и пачку сигарет, открыл дверь машины и положил их на землю.
Несколько глубоких затяжек. Он закрыл дверь и завел мотор.
Томми Янссон… Конченый, конченый ублюдок.
Майлз вдавил педаль газа в пол. «Ягуар» зарычал, быстро набирая скорость, и выехал на мостки; шины стучали о доски. Ингмарссон приближался к краю.
«Ягуар» вылетел за мостки, потяжелел в невесомости и ударился носом о воду. Водяной каскад на переднем стекле.
Майлз ударился лбом о жесткий руль. Автомобиль оставался на плаву, но быстро набирал воду.
Майлз открыл дверь, выскользнул в холодную воду и поплыл прочь от машины. Она тонула у него за спиной, на мгновение зависнув под поверхностью воды, пока та не вызвала короткое замыкание и машина не скрылась в глубине.
Он вылез из воды, поднял телефон, бумажник и сигареты и пошел через лес назад, к дому Йенса. Затем позвонил Ульфу, далекарлийцу из разыскного отдела, и рассказал, что Антония мертва, убита.
Ульф заплакал в трубку.
* * *
Медсестра в флуоресцентной куртке сидела рядом с Софией. Водоотталкивающая поверхность материала гортекс была мокрой, светоотражатели блестели на свету.
Приглушенный звук высоких частот – сирены «Скорой помощи». Сирены, которые выли в ночи вместе с ярким синим холодным свечением, врывавшимся и покидавшим пространство, где она находилась. Она лежала на носилках и, привязанная к ним и накрытая желтым пледом, ощущала тряску «Скорой».
Вдруг сирены стихли. Остался только синий свет, мигавший с сумасшедшей скоростью. София слышала шум двигателя. Машина двигалась быстро, но продолжала набирать скорость. Возможно, они ехали по проселочной дороге или по шоссе.
Голос в глубине машины привлек ее внимание. Контуры мужчины, сидевшего на откидном кресле. Йенс.
– Что ты сказал? – шепотом спросила она.
Он придвинулся ближе, сел рядом с ней.
– Я здесь, с тобой. Не беспокойся.
– Арон, – прошептала она. – Меня ранил Арон Гейслер.
Ладонь Йенса у нее на щеке. Он успокаивал Софию. В глазах была грусть.
София снова ощутила скорость. Машина ехала быстро. Умопомрачительно быстро.
Она впервые посмотрела вниз, на себя. Кровь на груди, руках, на животе; кровь везде. Холодная и липкая.
– Раны серьезные?
Медсестра наклонилась к ее лицу, поймала ее взгляд.
– Просто не нерничайте, не разговаривайте, – сказала она на датском.
Не разговаривайте…
Тут Софию осенило. Медсестра говорила то же самое бесчисленному количеству пациентов. Не разговаривайте. Так обращались к тем, кто был на грани потери сознания, к тем, кто стремительно терял жизненную энергию.
«Скорая» резко затормозила. Снова загудели сирены. В этот раз они звучали громче, врываясь в ее сознание.
Колючий холод окутал Софию; тошнота, усугубленная слабостью тела, шла от шеи и области рядом. Потом – чувство, что ее бросает то вверх, то вниз, невесомость. Что она вот-вот перейдет черту и упадет. Она не могла сдерживать себя. Холод усилился, он пронизывал все тело целиком. Судороги, сильные и неконтролируемые.
Вдруг рядом с ней появилась медсестра; она удерживала ее тело на койке, пытаясь не дать ей двигаться. София заглянула ей в глаза и увидела там страх.
Она слышала собственный голос, повторяющий слово «нет». Нет – как Боже правый, я не могу сейчас умереть.
* * *
– Штука крон на то, что у меня член больше, чем у тебя, Томми, – сказал Уве.
Они устроили туалетную паузу в небольшом леске.
– Я пас, – пробормотал Томми, расстегивая ширинку.
– Да уж, это разумно. А то твой кошелек похудел бы на штуку крон. А кто хочет лишаться денег только потому, что имеет маленький член?
– Никто, смею предположить.
– Абсолютно точно! Никто, – сказал Уве и начал справлять нужду.
– Я бросил пить, – выдал Томми.
– Так держать, Янссон! То, что нужно такому симпатичному парню, как ты. Ведь ты же сам знаешь, Томми, что ты настоящий красавчик?
– Это я много раз слышал.
Уве засиял.
– Томми! Ты шутишь в ответ? Боже мой! Все становится лучше и лучше! Ты и я, Томми, черт побери, как мы хорошо проводим время…
Уве захихикал и, напевая главную тему из фильма «Рокки», сконцентрировался на струе.
Томми засунул правую руку под куртку и достал из внутреннего кармана револьвер 38-го калибра.
– Зимой я обычно пишу «Уве» струей на снегу, заглавными или строчными буквами, прописными или печатными.
Томми поудобнее взял револьвер, поднял руку и выстрелил Уве в щеку. Раздался мощный хлопок, голова Уве дернулась, и он упал на месте. Из ширинки торчало его богатство.
