* * *
Обратите внимание на разновидности описанного в романе оружия: тесаки, секиры и мечи. Слова «палаш» в XV веке не существовало вовсе. Оно появилось гораздо позже, для того чтобы отличать средневековые мечи от шпаг и рапир XVIII и XIX веков. Между тем в ту эпоху, когда основу вооружения рыцаря составляли мечи индивидуального изготовления, для описания различных клинков использовалось множество столь же специфических слов и терминов.
Одним из наиболее типичных для Средневековья видов оружия был фальшион – недлинный, слегка изогнутый тесак, заточенный с одной стороны. Широкое, утяжеленное на конце лезвие придавало ему сходство с современным мачете. Необученному работному люду, созванному под знамена предписаниями воинской повинности, это простое и увесистое оружие подходило лучше всего.
Примерно схожими в своих функциях были также секира и алебарда, с той разницей, что секира больше напоминала топор на удлиненной ручке, а у алебарды с одной стороны было закругленное полумесяцем лезвие, а с другой – подобие молотка. У обоих этих видов оружия также имелось похожее на штык острие, а в целом это было от трех до пяти фунтов остро заточенной стали, насаженной на топорную ручку или на древко пики. Хорошенько утяжеленное и выверенное, в натренированных руках это было поистине сокрушительное оружие. Ну а тем, кто не был натаскан – селянам и горожанам, – годилось как раз оружие попроще, без особых изысков. Тесак в Англии традиционно был в ходу больше, чем алебарды, хотя при Таутоне в руках обоих ратей наличествовало и то, и другое. Некоторые из проломленных и пробитых черепов из похоронных ям, найденных в тех местах, свидетельствуют о том, что смерть часто наступала от неистовых повторных ударов (иной раз от шести до десяти, нанесенных, скажем, секирой по давно уже неподвижному телу). Уровень дикой жестокости таких действий сравним с маниакальным пырянием ножом. Такое убиение, стоит ему начаться, остановить невероятно сложно.
* * *
Надеюсь, что основные события при Таутоне я изложил более-менее достоверно. Стычка лорда Фоконберга с рядами ланкастерцев – красноречивый пример того, как хороший командир должен уметь реагировать на факторы вроде перемены погоды и рельефа. По приказу Фоконберга лучники пускали тучи стрел и тут же откатывались за дистанцию стрельбы. В снеговой пелене, при фактически нулевой видимости, ланкастерцы отвечали вслепую, теряя драгоценные стрелы. Люди Фоконберга тут же их подбирали и со злым озорством пускали обратно в неприятеля. За недолгое время перестрелки ланкастерское войско понесло колоссальные потери – счет шел определенно на тысячи. Но их подстегнули к атаке, и обе рати сошлись.
Для нанесения урона врагу Фоконберг воспользовался и направлением ветра, и слабой видимостью, причем еще до столкновения главных сил. Имя этого человека, по сравнению с его племянником Уориком, почти неизвестно, но не нужно особо напрягать ум, чтобы понять: именно Фоконберг и был наиболее успешным стратегом. После Таутона он прожил всего несколько лет, но я немного продлил ему жизнь, втянув во вторую часть книги, чтобы он успел дать Уорику ценный совет, – да и просто из симпатии.
* * *
Как случается подчас в переломные моменты истории, наиважнейшую роль в том событии сыграли погода, а вкупе с ней удача. В случае с Таутоном фортуна подыграла Эдуарду Йорку. Правое крыло Норфолка тогда заблудилось и отстало, и все произошло, по всей видимости, совершенно непроизвольно: полная сумятица, увенчавшаяся поздним прибытием на поле брани – совсем как приход на выручку Блюхера при Ватерлоо. Восемь-девять тысяч свежего войска, возникшего с фланга, попросту сокрушили боевой дух тех, кто считал, что до победы рукой подать. В снегу и темени силы Ланкастеров оказались сломлены, и проигравшие панически бежали, находя смерть в реке и под ударами тех, кто догонял их и исступленно добивал на втором дыхании.
* * *
Историческая проза – зачастую борьба между стремлением блюсти верность сюжету и соблазном делать боковые выпады в виде интересных побочных нюансов – во всяком случае, это можно отнести ко мне. Мне действительно свойственно выявлять при работе какие-нибудь эпизоды, которые никак не получается вписать в канву повествования. Но сюжетная линия не должна увязать, поэтому вторая часть моей книги начинается с 1464 года, тем самым «огибая» попытку Маргарет в 1462 году вновь прибрать королевство к рукам. Этой истории вполне хватило бы на отдельную, совершенно самостоятельную книгу. А дело было так. В обмен на свои угодья в Кале Маргарет выторговала у французского короля сорок три корабля и восемь сотен солдат для поддержки все еще верных ей в Англии войск. Забрав из Шотландии короля Генриха, после вооруженной высадки она отвоевала ряд замков, таких как Алнвик в Нортумберленде, затем быстрым маневром отвела свою флотилию обратно в море… и тут ее постигла роковая неудача: внезапный шторм разметал ее суда. Кое-как добравшись до Берика, королева снова перебралась во Францию, где отец Рене Анжуйский пустил свою мятежную дочь жить в небольшом имении в герцогстве Бар; там она и стала коротать свой век в бедности, с парой сотен своих сторонников – жалкие остатки некогда пышного ланкастерского двора. Отметим важное: несмотря на неудачи, которые сломили бы многих, Маргарет никогда не теряла духа.
* * *
В 1465 году, в результате предательства, Генрих был, в конце концов, схвачен и препровожден Уориком в лондонский Тауэр. Нет никаких сведений о том, чтобы он писал там письма, стихи или вообще хоть что-нибудь. Я подозреваю, что Генрих к той поре был уже окончательно сломлен – иными словами, это была не личность, а пустой сосуд. Вместе с тем в услужение Генриху было приставлено пять дворцовых слуг Эдуарда IV, а при необходимости их число еще и пополнялось. Ежедневно в заточении с ним служил мессу священник Уильям Кимберли. Утешение Генриху, по обыкновению, составляли вера и молитва.
Никаких сведений о том, чтобы с ним обращались недостойно, не зафиксировано. Позже некий текст предполагал, что король терпел истязания, но это была его попытка быть причисленным к лику святых. Четких свидетельств этому нет, зато сохранились записи о пошиве королю новых одежд, а также о вине, присылаемом ему из королевских погребов.
Более поздние источники указывают, что Генрих сделался неряшлив и вообще зарос грязью. Если и так, то, скорее всего, это произошло от того, что он впал в серьезное психическое расстройство или же просто не желал следить за собой. Как это сказалось на решении Маргарет оставить его, все еще дискутируется. В последующие века это послужило причиной для некоторых ополчиться на нее. Хотя позвольте мне сказать от своего имени: нельзя строго судить женщину за нелюбовь к мужчине, из-за которого она претерпела столько страданий. Да и мужем-то он по-настоящему не был.
* * *
Элизабет Вудвилл появилась при дворе в 1465 году, а с ней пятеро братьев, двое сыновей и семеро незамужних сестер. Женщина старше своего мужа, скромного происхождения, вдовица с двумя детьми – неудивительно, что Эдуард женился на ней тайно, а Уорику признался, лишь когда тот начал подыскивать ему родовитую невесту из Франции.
Как и Невиллы до нее, Элизабет Вудвилл принялась внедрять своих родственников во все знатные дома Англии, создавая и крепя таким образом поддержку наиболее влиятельных семейств королевства. В частности, брак девятнадцатилетнего Джона Вудвилла с шестидесятипятилетней вдовствующей герцогиней Норфолкской был очевидной попыткой стяжать титул – один из семи «великих браков», устроенных Элизабет после помазания королевой-консортом. Герцог Норфолк, принимавший участие в битве при Таутоне, умер в 1461 году. У него был сын, на момент того «дьявольского брака» вполне себе живой, но он как-то внезапно умер, оставив после себя лишь дочку, так что титул впал в неиспользование. Выживи Джон Вудвилл в Войне Роз, он бы мог в итоге стать герцогом, а затем жениться еще раз, благо руки у него были развязаны.
