Шпионских дел мастер, румянясь лицом, проводил его приязненным взглядом.
– Замечательный растет паренек, миледи. Бояться за него не надо. Жаль только, что он не окружен еще десятком братьев и сестер, для укрепления вашей линии.
Теперь зарумянилась уже Маргарет.
– Какие новости, мастер Брюер? – в очередной раз сменила она тему разговора.
– Я не хотел, чтобы это слышал ваш сын, миледи. Но вам это нужно знать. Эдуард Йоркский в Лондоне провозгласил себя королем. Эту весть мне доставил человек, полумертвый от усталости и запаливший в дороге лошадь.
Королева, обернувшись всем телом, застыла с приоткрытым ртом.
– Вы… Что? Дерри, как он может называть себя… Король – мой муж!
Брюер поморщился, но вынужден был продолжить:
– Его отец был назначен официальным наследником трона. Со временем мы бы навели с этим порядок, но его сын, похоже, сумел как-то сторговаться и урвал себе кус. У него есть… во всяком случае, кажется, что есть существенная поддержка. Закрыв перед нами ворота, Лондон тем самым сделал выбор. Теперь он просто вынужден его поддерживать – а это означает золото, власть над людьми и преклонение со стороны Вестминстерского дворца и Аббатства. Отсюда и трон, и скипетр, и владение королевским монетным двором.
– Но… Дерри, он же не король! Он изменник и узурпатор, да к тому же совсем еще мальчишка!
– Мой человек сообщил, что он великан, который теперь носит корону, призывает в войско людей и королевским именем собирает подати.
Кровь отлила от лица Маргарет, как-то разом поникшей в седле. Брюер встревожился, как бы эта очередная волна беды не оказалась для нее чересчур сильным ударом, не захлестнула с головой.
– Единственно отрадная новость, миледи, это то, что всякое притворство теперь отброшено, – добавил он. – Лжи больше не будет. Многие, кто хотел бы встать подле вас, но выжидал, теперь придут к вам. Наше войско уже небывало крупно. И оно будет еще расти по мере того, как к нам примкнут люди севера, во имя спасения истинного короля от изменников.
– И тогда мы их сокрушим? – слабым голосом спросила Маргарет.
Дерри кивнул, протягивая к ней руку, но не смея притронулся.
– Еще немного, и нас будет уже сорок тысяч, миледи. С великолепной боевой сердцевиной из латников и лучников.
– Я уже видела, как рассыпаются рати, мастер Брюер, – все таким же упавшим голосом промолвила королева. – Со звуком рогов перед битвой всякая определенность будто испаряется.
Дерри сглотнул, чувствуя неожиданную раздраженность. Дел у него и без того было невпроворот, и утешение правительницы среди них явно не значилось. Одновременно он ощутил что-то похожее на возбуждение, эдакие до боли сладкие удары сердца. Есть, определенно есть что-то живительно бодрящее в красивой женщине, глаза которой туманят слезы. Эх, припасть бы сейчас к этим нестерпимо-сладким губам… Дерри встряхнулся, мысленно давая себе отрезвляющую пощечину: а ну прочь с заповедной дорожки!
– Миледи, прошу прощения, мне пора по делам. Скажу одно: двух королей не бывает. Эдуард Йорк добился лишь того, что мы будем биться, пока монарх не останется только один. Истинный.
15
Через пятнадцать дней после провозглашения себя королем Эдуард с большим войском отправился на север. Правя коня вдоль Лондонской дороги в стороне от города, он размышлял о римских цезарях. Зима все еще сковывала землю, и поживиться в окрестностях пути, выбранного Маргарет с ее северянами и шотландцами, было нечем. Мимо десятками тянулись маноры, пожженные людьми королевы, а селяне при одном лишь виде походных рядов убегали в леса.
Как ни жаль, но использовать дорогу для продвижения такой армии было исключено. Эдуард кое-как сносил встречи с Уориком и Фоконбергом, которые твердили, что строй на дороге растянется на дни, так что любой авангард на ней окажется отрезан от подкреплений. И вместо того чтобы растягиваться в длину, походный порядок растянулся вширь. Люди шли тремя квадратами, рядами шириною в милю. По ходу воинство продиралось через леса, перекатывалось через холмы и пролезало через слякотные низины с такой вязкой грязью, словно она была живая. Город Йорка отстоял на двести миль к холодному северу, и переход волей-неволей должен был занять девять или десять дней. Хорошо хоть, что благодаря благодеянию и богатству Лондона армия была хорошо снабжена. Купеческие корабли по Темзе доставили съестные припасы, а столичное ростовщичество, похоже, увязывало свою будущность с успехами и неуспехами нового короля. Сейчас Эдуард, подбоченившись, ехал в передних рядах срединного квадрата, в окружении знамен с пламенеющим солнышком, отцовым соколом и белой розой Йорков. Правое крыло он отдал под командование герцога Норфолкского, самого старшего в иерархии титулов, а Уорика с Фоконбергом поставил командовать левым. Двое Невиллов если и истолковали это как унижение, то виду не показали. Сам Эдуард намеком на уничижение это не считал, хотя срединный квадрат как раз состоял в основном из сил, что потерпели поражение под Сент-Олбансом.
Если хотя бы половина из поступающих на юг вестей была правдива, то армия королевы по численности, как минимум, равнялась воинству нового короля. Понятно, лазутчики и купцы склонны к преувеличениям, но Эдуарда подгоняло ощущение, что медлить нельзя. Можно проигрывать битвы и, тем не менее, выигрывать войны. Всякий день в пути – это еще одни сутки для королевы и ее слабоумного мужа, которые за это время принимают в свое войско еще больше солдат и лордов.
То, что его собственные лорды командовали своими квадратами на отдалении, отменяло необходимость видеться с ними, что Эдуарда вполне устраивало. Их части армии отсюда не различались даже на глаз, поэтому общался Йорк лишь со своими валлийскими капитанами да лучниками, вновь ощущая себя больше вождем клана, нежели королем.
Тем временем всего лишь месяц оставался до его девятнадцатилетия, и его тело отрадно чувствовало в себе избыток сил, а душа – уверенность, придаваемую наличием цели. Армия вокруг пестрела разноцветием сюркотов, щитов и знамен с фамильными гербами, нашитыми, нарисованными и накрашенными на доспехах и даже на конских попонах. Наряду с ратниками в услужении у рыцарей и баронов, для которых война была ремеслом, к Йорку сходилось и простонародье, уставшее от провалов Ланкастера, а еще подогреваемое памятью об извергах вроде лорда Скейлза, что именем короля Генриха применил против толпы лондонцев греческий огонь
[26]. Воинство шло, щетинясь остриями копий, алебард, гвизарм и глеф с буковыми древками, которые можно было держать на плече или использовать как посох с железным оголовьем. Часть войска была вооружена тесаками с усиленными, более длинными и толстыми лезвиями. В неопытных руках они были все теми же инструментами для рубки. Ну а тот, кто умел пользоваться этими клинками в бою, мог пробивать ими доспех, что вполне позволяло такому рубаке сходиться в поединке с латником в панцире.
