– Что ж, ладно, ребятки, – тихо сказал шпионских дел мастер, оглядывая четверку. – Только ведь потом за вами придут, как ни прячьтесь. За каждым из вас по следу явится некто и наглядно покажет, что уж лучше б вам было ослушаться мертвого лорда и унести ноги, пока не поздно.
– Говоришь, а самого небось пучит от желания опростаться? – ухмыльнулся один из его противников, с черными беспокойными глазами, и пихнул Дерри на слякотную тропу. – Давай шагай. – Он мотнул головой остальным троим. – Вы тоже топайте. Сделаем дело в лесочке, там вроде как тишь да гладь. – С этими словами он толкнул Брюера еще раз, отчего тот поскользнулся в грязевой каше. – Если не будешь шуметь, я все проделаю тихо-складно, как с рождественским гусем.
Дерри на ходу лишь качнул головой. Снег вокруг по-прежнему вился дымными столбами – на расстоянии и лиц не разглядишь. Если крикнуть: «Помогите!», его просто ткнут сквозь ребра и уйдут как ни в чем не бывало. Хорошо подобрали момент, бесовские отродья! Брюер не прочь был даже улыбнуться, но тут горло его снизу обдало едко-кислым, и вместо улыбки вышла отрыжка. Надо же, Клиффорд – каков! Кто бы мог подумать? Старый злюка-содомит…
Хуже всего, что ведь и работа не доделана – та, которая требует именно его, Брюера, навыков и опыта. Или это он сам себе внушает? Дерри поник плечами, отдавая себя на волю судьбы. Вместе с тем от принятого решения выползала тоска, освобождая душу – настолько, что приподнялась опущенная было голова. В сопровождении этих людей Дерри Брюер уходил на запад, прочь из лагеря, в то время как все смотрели на юг, на кровавый дол близ деревни Таутон.
* * *
У Уорика сердце готово было выскочить из груди. Того и гляди, хватит апоплексический удар – прямо здесь, на поле боя, оставив тебя обездвиженным, безъязыким и с лицом будто талый воск. Сказать, что ты просто запыхался, значит не сказать ничего – дыхание вырывалось из губ словно сгустки огня из устья раны. Боль вызывали даже вдохи и выдохи, не то что ходьба. Как известно, никакое занятие и труд не отнимают столько силы, сколько ратное дело. Сравниться с этим может разве что рубка деревьев – потому-то каждый рыцарь по нескольку часов в день посвящает орудованию топором и мечом, каждодневно, а иначе на поле боя не продержаться. И опыту твоему со сноровкой грош цена, если твои руки при ударах слабеют. Воин нарабатывает себе толщину костей, для защиты которых мышцы должны быть подобны дубовым доскам. Если так, то глядишь, в бою останешься живой.
Эдуард двигался пружинисто, словно рыщущий лев. И дело тут было даже не в росте, а в том, что он был рожден для этого. Движения его были до грациозности гибки и вместе с тем расчетливы, отчего он утомлялся медленнее тех, кто сражался вокруг – ни единого удара попусту, ни единого чрезмерного взмаха. Он успел уже разделаться по меньшей мере с дюжиной, и доспех на нем был в крупных и мелких вмятинах, местами сквозных. Боевые тесаки в руках неприятели были десяти дюймов в длину, с утолщенными оконечьями из тяжелого железа, рассчитанного на пролом доспехов, во всяком случае, если оружие находится в сильных руках. На нагруднике Эдуарда виднелось три треугольных пробоя, один из которых сочился кровью. Правда, те трое, кто сумел пробиться к нему и ударить, давно уже лежали где-то позади, хладные и неподвижные.
Поспевающему сзади Уорику оставалось лишь смотреть, как его король выверенно и неутомимо пробирается вперед. Было в нем что-то необузданно-дикое, что-то от льва или волка. У Ричарда все напряжение уходило на то, чтобы не отставать. Тягаться силой с королем никто, судя по всему, больше не отваживался, и теперь Уорик и сам уже не держал сомнений в том, что Эдуард достоин монаршего звания. Родословная за ним что надо, а на поле боя он истинный Голиаф. Уже на меньшем созидались империи.
В отличие от графа Уорика, что, выбиваясь из сил, шел следом, новый король буквально скользил по взбитой в месиво земле, выискивая глазами любого, кто осмелится встать против него. Но таких больше не встречалось. Перед могучим воином в надраенных, заляпанных грязью и забрызганных кровью доспехах люди пятились и раздавались в стороны, словно тот источал нестерпимый жар. Он же смеялся над тем, как они оступаются и падают, и с кровожадным хохотом стучал мечом себе по щиту, от чего его противники испуганно стремились отодвинуться подальше.
Уорик дернулся при упреждающем гудении рогов откуда-то слева. Из-под шлема звук воспринимался невнятно, и, двигаясь полубоком за Эдуардом, граф ворочал головой туда-сюда, попутно оберегая фланг от тех, кто может невзначай наброситься на них. Так и вышло: какой-то молодой крестьянин в коже и шерсти налетел со взмахом тесака, пытаясь обрушить внезапный удар на Эдуарда. Но Ричард бдительно рубанул клинком, раздробив ударом кость, отчего рука неприятеля повисла на нитке сухожилий. Крестьянин с воплем упал, хватая себя за отрубленную конечность. Его вопли оборвал еще один удар, но рога при этом гудеть не переставали.
Уорик прищурился вдаль, выискивая источник звука. Центральный квадрат Эдуарда вклинился глубоко в силы Ланкастера, напоминая теперь широкий, притупленный наконечник копья. Каждый шаг давался ценой большого усилия, но они уже вклинились в позиции врага как минимум на несколько сотен ярдов. Неизвестно, каково сейчас приходилось дяде, держащему левое крыло, однако пыл и напор короля определенно двигали центр, и около восьми тысяч человек подпитывались стойкостью и решимостью от своего правителя, ревущего впереди что-то дерзкое.
Где-то слева различался конский топот и ржание, хотя всадников там быть не могло. Не должно было быть. Ричард сухо сглотнул – в горле першило так, что едва получалось подать голос.
– Твое Величество… Эдуард! Левое крыло!
Где-то там сейчас держатся дядя Фоконберг и брат Джон, хотя от них ничего не слышно с самого утра, начавшегося с того обстрела. Застилающий глаза снег опостылел окончательно – пожалуй, еще больше, чем холод, от которого сильнее болят раны, а закоченелым рукам труднее удерживать рукоять меча.
Эдуард повернулся и посмотрел в ту сторону, куда указывала боевая перчатка Уорика. Поджав губы, молодой король огляделся с холодным расчетом, прикидывая, какой выделки люди держат там фланг.
– Там из леса какие-то конники! – прокричал он графу.
Оттуда все грозней и поспешней близился гул, растекаясь железным треском ударов и криками боли, разносящимися по полю битвы глухими раскатами. Сотни людей повернулись поглядеть, что там происходит, и за секундное отвлечение поплатились жизнями.
– Сколько их? – крикнул в ответ Уорик.
Надо же было уделать такую глупость: в порыве истовости прикончить своего коня, от которого, кроме пользы, ничего не было.
– Слишком много, – процедил Эдуард и, приложив ко рту сведенные ладони, рявкнул: – Коня моего сюда!
Двум передним рядам он дал пройти мимо себя и снова влился в третий, ожидая, когда приведут его громадного жеребца, способного держать вес хозяина в доспехах. Сообразив, что затевает Эдуард, Ричард отрядил своих посыльных к четырем ближним капитанам: передать, что король срочно требует их помощи и присутствия возле себя. Те начали спешно смыкаться по бокам от Эдуарда.
