– Прижимайся к моему центру, Уорик! – прокричал тот. – Это мои лучшие люди, они не подведут!
К удивлению графа, король широко улыбался, упиваясь каким-то темным восторгом. Доспехи ему окончательно покрыла корка из грязи и крови, королевские львы на сюркоте багровели под красными пятнами. Тем не менее чувствовалось, что во всей своей юности, горе и гневе Эдуард в эти минуты испытывал незамутненную радость. Не секрет, что поле боя способно сломить человека. Но кое-кого оно, наоборот, создает – тех, кто открывает для себя место, где становятся годны его сила, опыт и быстрые руки, а прочие беспокойства сходят на нет и перестают отвлекать.
Восторг Эдуарда проявлялся в его залихватском взгляде и необузданности. Он пихнул колено в руки рыцаря, что подвел его коня, и с легкостью сел в седло, в мгновение ока став из пешего конным, отчего его сила и мощь, казалось, утроились. Жеребец нежданно взыграл копытами, чуть не лягнув ими шедшего сзади латника.
– Смыкайся к центру! – крикнул Эдуард во всеуслышание, хотя смотрел он при этом на Уорика. – Эти ланкастерцы – просто детвора! Им не устоять!
Он наискось пустил своего коня через квадрат, как бушпритом раздвигая ряды, которые останавливались и криками приветствовали своего короля. Рыцари вокруг него образовали подобие фаланги, высоко держа знамена с лилией Йорков. С четырьмя капитанами по бокам к фаланге жались сотни, с безумным восторгом спеша вслед за монархом и его боевым скакуном. Они направлялись к сумятице боя на левом фланге, чтобы дать ответ какой-то там силе, явившейся из-под прикрытия деревьев.
* * *
Рукоятью меча Фоконберг едва успел отклонить косой удар копья – от неожиданности он даже ругнулся. Удивительно, как перелесок по левую руку мог вмещать в себя такую прорву всадников, что сейчас устремились на его крыло! Левые ряды они застигли почти врасплох, за наблюдением сечи, что разворачивалась впереди. В каких-нибудь сорока ярдах от места, где стоял сам Фоконберг, рубились его передовые ряды – сминали и сминались, пускали кровь и истекали ею сами под командный рев капитанов и сержантов с обеих сторон («Дружней!», «Навались!»), продираясь и отступая, продираясь и отступая подобно волнам морского прибоя, штурмующим берег. Каждый шаг давался неимоверным усилием. Ряды качались туда и обратно, багрянясь своей и чужой кровью. Внезапный крен в сторону неприятеля вкупе со стойким натиском обеспечивали Фоконбергу некоторое продвижение, но цена была высока. Левый фланг в войске обычно самый слабый и в схватку втягивается последним. А тут, помимо снега, сам масштаб битвы переписывал правила. Будь сейчас на месте правое крыло Норфолка, оно бы при поддержке центра с Эдуардом и Уориком вступило в бой первым, а уж затем, и то по мере надобности, в бой ввязалось бы левое крыло Уильяма. Между тем битва разворачивалась во всей своей обширности – такой, что центр и левый фланг оказались задействованы почти одновременно – а правофланговый Норфолк из-за снега куда-то запропастился.
Все больше и больше людей, повинуясь приказу, подавались вперед, где они рубились до изнеможения, а затем падали, после чего туда приходилось подсылать новых. Фоконберг дрейфовал вдоль второго и третьего рядов, приказывая двум сержантам посылать свежих вперед, а вымотанных – назад для минутной передышки, покуда жизнь из них не вырвана окончательно. Судя по всему, фланг противостоял наиболее сильному крылу Ланкастера: в какой-нибудь сотне ярдов виднелись стяги Сомерсета.
Перевеса не было ни на чьей стороне, и тут из перелеска грянула засада: две-три сотни тяжелых всадников, скрывавшихся в деревьях для атаки на фланг. К тому моменту, как их разглядели из-за снега, они, держа длинные копья наперевес, уже набрали полный галоп. Секунды растущего громового гула, суматошного мелькания – и вот уже целые ряды качнулись назад. Все равно что мальчик испуганно отпрянул с дороги у бешеного пса.
Конница на скаку врезалась в неспешные шеренги, терпеливо ждущие своей очереди вступления в битву – и тут их в секунду опрокинули и смяли кованые рыцари, безжалостно давя и на скаку пронзая длиннющими копьями. Лопаясь от нагрузки, они своими щепками еще и ранили других. Фланг дрогнул и начал прогибаться, съеживаясь под броском. Весь левый квадрат как будто запнулся, сбиваясь с размеренного шага до полной остановки, и лишь наружные по инерции продолжали бездумно куда-то лезть. Кое-кто пытался выстроить в ряд пики, как учили на упражнениях против конницы, но таких было слишком мало. Фоконберг, теряя от волнения голос, выкрикивал приказы подкрепить ряды, подпереть их копейщиками, перестроиться в движении. Квадрат пятился, оставляя впереди себя вопящих раненых и остывающих мертвых.
Стянув боевую перчатку, Уильям отер с лица пот. Подлинный враг, как и всегда, – это паника. Две сотни всадников не могут уничтожить армию или даже ее фланг – во всяком случае, когда он насчитывает восемь тысяч. Но пока всадники беспрепятственно убивают безответных, ряды будут пятиться от них в ожидании, чтобы на эту угрозу ответил кто-нибудь со стороны.
Вот кто-то, метнув пику, словно дротик, сшиб с седла всадника и набросился было на лежащую ничком фигуру, но его втоптали обратно в ряды товарищи того всадника, а затем вынули мечи и принялись рубить внавес. В ярости и отчаянии Фоконберг погнал мальчишку-посыльного в тыл, где сейчас топтались лучники. В сущности, покончить с напастью можно несколькими сотнями стрел. Их запас израсходован несколько часов назад, но может, хоть сколько-нибудь осталось? А впрочем, надежда наверняка зряшная…
Десяток всадников снова метнулись на фланг. Кое-кто из сержантов призвал выставить пики, и шеренга ощетинилась остриями, но не раньше, чем всадники отгарцевали с новой кровью на мечах. Всякий раз при броске и отскоке они глумливо орали, упиваясь своим превосходством над жалкой пехотой внизу.
Фоконберг глянул направо, ища глазами помощи. В груди у него затрепетала сладкая надежда: знамена Эдуарда смещались в сторону его крыла.
– О да, – пробормотал он себе под нос. – Славный малый. Хороший король.
При виде того, как Его Величество спешит на помощь, он ухмыльнулся своим собственным словам. По мере того как молодой великан проезжал наискось огромные квадраты, движение в них замедлялось. Кое-кто просто останавливался, чтобы его рассмотреть, в то время как командиры во весь голос орали на свое воинство, чтобы оно возобновило движение. На какие-то мгновения солдаты с обеих сторон застыли, глядя, как Эдуард ходкой рысцой едет на выручку своему подломленному крылу.
– А ну там, расчистить дорогу! – прокричал Уильям тем, кто был рядом. – Пропустить короля!
Он чувствовал, что не в силах сдержать дурацкой улыбки. У него у самого при виде знамен сердце взбухало от гордости: вот он, спаситель, с его белой розой, соколом Йорка, пламенеющим солнышком и королевскими львами. Сейчас он им задаст!
Не менее ясно видели Эдуарда и те, кто атаковал крыло. Некоторые из них повернули обратно к деревьям, предпочтя уберечься. Другие же, видя, как самозванец проталкивается к ним через ряды, сделали иной выбор. Если Йорк окажется повержен, то исход битвы обернется в пользу короля Генриха.
