Канцлер в знак покорности наклонил свою трость.
– Что же до короля Эдуарда Плантагенета, похитившего корону у одной из моих кузин… mon Dieu, Лалонд! Неужели мне отдавать свою дочь Анну, когда она вырастет, за эдакого волка? Бросать моего дорогого ягненка в пасть грубому английскому великану? Едва мой отец выдал сестру за англичанина, как их король Генрих возомнил себя королем Франции! Я еще помню, как англичане расхаживали по улицам французских городов и предместий, выдвигая на них свои права. Если я окажу честь этому королю Эдуарду моей маленькой девочкой, то сколько ж пройдет времени, прежде чем снова затрубят рога? А если нет, то сколько его минет, прежде чем войну протрубят Бургундия и Бретань? О mon Dieu, какая досада!
К удивлению правителя, канцлер Лалонд подал голос:
– Ваше Величество, англичане обескровлены своей битвой при Таутоне, или на Йорковом поле, как они ее называют. Грозить Франции они больше не дерзнут – во всяком случае, пока я жив.
Людовик оглядел старика с ироничным сомнением.
– Хорошо, если б нам повезло и вы протянули хотя бы еще одну зиму, Лалонд. А этот Эдуард, между прочим, – сын Йорка. Его отца я помню еще до того, как родился этот его большой щенок. Герцог Ричард, надо сказать, весьма впечатлял – и жестокостью своей, и умом. Моему отцу он нравился, хотя то же самое тот говорил и о других. Я не могу сделаться врагом этого его великана-сына, одержавшего на поле брани победу над тридцатитысячным войском! Нет, в своем решении я определен. Незамужних сестер у меня не остается ни одной. Дочери моей сейчас три года, ну и, конечно же, есть еще новорожденная, Боже, даруй ей выжить! Анну я мог бы помолвить, когда ей исполнится четырнадцать, но это через одиннадцать лет. Так пускай же Эдуард на десяток лет умерит свой пыл! Пусть сначала проявит себя как король, прежде чем я отправлю за море еще одну дочь Франции.
– Ваше Величество, – начал было канцлер, но Людовик чутко вскинул руку.
– Да. Я сознаю, что ждать он не станет. Вы что, не улавливаете полет фантазии, канцлер Лалонд? Вы вообще понимаете юмор? Или это уже старческая глухота? На встречу с Эдуардом я отряжу депутацию из виконтов и премилых нарядных щебетуний с соглядатаями и голубями, готовыми доставлять новостные записки прямо мне в руки. Возможно, они и предложат ему мою дочь, но он заартачится, а там и откажется вовсе. Ведь невозможно же ждать столь долго, не зачиная при этом наследников! И вот тогда мы предложим ему мою вдовствующую свояченицу Бону или одну из племянниц, которые на Рождество осаждают меня стаей и молят о подарках из моих рук. Он ответит согласием, и возможно, тогда мы удержим этого ogre
[38] от того, чтобы он чрез сей многострадальный ручей слез, именуемый у них Английским каналом
[39], привел за собой армию. Теперь вы понимаете, Лалонд? Или я должен изъясниться повторно?
– Единожды… в такой жаре достаточно, – холодно взглянув на монарха, пробормотал старик.
– Присутствие духа в столь древней особе! – Король Людовик звучно хмыкнул. – Incroyable, monsieur. Bravo!
[40] А вам не кажется, что вам надлежит быть частью этой депутации? Встретиться с их королем в Лондоне. Нет-нет, не нужно рассыпаться в благодарностях, Лалонд! Просто ступайте сейчас же и готовьтесь к этому. Немедля.
* * *
Казалось, что лето длится уже вечность, словно зимы перед этим никогда и не было. Вся страна томилась под невесомым от зноя воздухом, устало-равнодушная к новым посулам жары, которую с рассветом возвещало золотое пыльное небо. Внутренние стены Виндзорского замка, тем не менее, сохраняли прохладу даже в самые жаркие дни, благодаря толстенной каменной кладке. Под укоризненным взглядом Уорика король Эдуард припал лбом к гладкому известняку, изнеможенно прикрыв глаза.
– Эдуард, возьмись за ум, – сердитым голосом выговорил Ричард монарху. – Пока у тебя нет наследника, ты только и делаешь, что сам себе пишешь надписи на стене. Если тебя, не дай бог, после одной из твоих пирушек хватит апоплексия или от случайного пореза загниет кровь… – Чтобы наставлять этого великана, который сейчас сумрачно пялился в окно, требовалась определенная смелость. – Если ты вдруг умрешь, Эдуард, оставив дела в текущем состоянии, то какой, по-твоему, будет результат? Сына у тебя нет, а твои братья для наследования чересчур юны. Джорджу сейчас сколько – четырнадцать? А Ричарду и вовсе одиннадцать. Значит, надо будет назначать регента. И сколько, ты думаешь, пройдет времени, прежде чем в Англию снова сунутся Маргарет с Генрихом, но теперь уже со своим сыном? К тому же, учти, в этой стране считай что каждая семья потеряла кого-то под Таутоном. Ты хочешь, чтобы здесь снова разразилась смута?
– Не мели вздор. Разве ж я умру? – Тяжело ворочая языком, молодой король отлепился от стены. – Если только ты насмерть не засечешь меня своим языком. – Он призадумался, а затем произнес больше для себя: – Интересно, как там Ричард? Обжился ли в Миддлхэме?
– Опять ты за свое! – теряя терпение, всплеснул руками Уорик. – Вот почему мне никогда не известно наперед, что ты вымолвишь! Одним выпадом ты способен перечеркивать все полезные советы и при этом еще напомнить, что отдал брата под мою опеку! А между тем, если ты мне доверяешь, ты должен меня хотя бы слушать!
– Да слушаю, слушаю, – утомленным голосом отозвался Эдуард. – Хотя мне кажется, ты слишком уж беспокоишься. Худшему уже не бывать. Что же до моего брата Ричарда, то он сейчас входит в возраст, в каком был я, когда отправился с тобой в Кале. Ты для меня был тогда хорошим наставником, и я не забыл, какими глазами смотрел на тебя снизу вверх. У меня, признаться, была мысль тоже отправить его туда в гарнизон, но… он более изнежен, чем был я в его возрасте. Это все мать, она его избаловала. Ему нужна каждодневная практика с мечом и часы ратных упражнений. Уверен, ты знаешь, как с этим быть, – ведь у тебя был я.
Уорик протяжно вздохнул. Роль, которую он вынужден был играть – что-то среднее между старшим братом, отчимом и советником, – изрядно ему поднадоела: един в трех лицах, и вместе с тем никакой реальной власти над своенравным молодым королем. Поначалу, когда Эдуард вверил ему в попечение младшего из своих братьев, граф счел это за большую честь. Вообще отсылать из семей отроков для созревания в мужчин было вполне обычным делом. Жизнь вне круга тех, кого они иначе могли бы разочаровать, закаляла их и позволяла избавиться от своих последних ошибок детства. Она же выстраивала новые союзы, так что Уорик был доволен выбором Эдуарда доверить эти хлопоты именно ему. Но на поверку ничто не оказывалось более досужим и пустым, чем роль компаньона при короле – таком короле.
Первые два или три года это не бросалось в глаза. У них с Эдуардом были дела поважней: подавлять ланкастерские бунты на севере. Неистовое, лихое время с мелкими боями и стычками, с гонкой по землям в травле и ловле шпионов и изменников. В итоге сотни знатных домов ныне пустовали, а их бывшие владельцы или до сих пор скрывались от правосудия, или же свисали с сучьев и красовались на штырях вдоль Лондонского моста. Эдуард с доподлинным упоением лишал прав и состояний благородные дома, которые поддерживали Ланкастера, отчуждая их титулы и богатые угодья. Разумеется, они с Уориком были беспощадны, но ведь им в свое время дали для этого повод.
