– Нет! – крикнула она. – Не-ет!!!
Гертфорд плакал.
Врач щупал пульс, прижимал пальцы к ее шее, но вскоре отдернул руку и покачал головой. Затем он начал разглагольствовать о причине смерти и о том, что необходимо позвать священника. Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел. Зачем ей сейчас священник?
Кэтрин улеглась на кровать рядом с Юноной и шептала ей что-то на ухо, как будто она еще жива и они, как обычно, поверяют друг другу свои тайны.
Гертфорд взял себя в руки и попросил доктора оставить нас с нашим горем; он проводил его, помог донести саквояж и закрыл за ним дверь.
Я повернулась к кровати. Кэтрин держала Юнону за плечи и трясла ее.
– Вернись! – рыдала она. – Вернись, моя любимая!
Такое зрелище способно растрогать даже самых жестокосердных.
Наконец она посмотрела на Гертфорда:
– Сейчас ты не можешь меня оставить.
Я наблюдала за ним; его лицо было искажено горем – я еще не видела брата и сестру, которые были бы так близки, как Гертфорд и Юнона. Неожиданно я поняла: Юнона была опорой, на которой держалась любовь Кэтрин и Гертфорда друг к другу. Он хотел что-то сказать, но затем я заметила в его глазах нечто похожее на страх, и он, едва заметно покачав головой, молча погладил Кэтрин по спине.
Ладгейт, июнь 1561 г.
Левина
Темное небо было испещрено ядовито-розовыми полосами. Все затихло, как будто Бог затаил дыхание; даже птицы умолкли. Потом поднялся ветер. Сначала он как будто шептал, едва касаясь верхушек деревьев. Постепенно ветер набирал силу: хлопал ставнями, все спешили в укрытие, ждали дождя. Левина видела молнию вдали: раздвоенные нити ярко освещали все кругом. Она отсчитывала секунды до грома, оценивала расстояние, далеко ли гроза – одна секунда равна одной лиге. Раздался мощный раскат, от которого она вздрогнула. Эллен, новая служанка, завизжала от страха, а бедный Герой, испугавшись, залез под стол.
На глазах у Левины дождь унесся на юг. Но ветер завывал по-прежнему; время от времени слышались новые раскаты грома. Левина, с помощью Эллен, закрыла и задвинула все ставни, надеясь, что стекла в окнах не разобьются. Бедная девочка была напугана до смерти, ей было так страшно, что она не могла спать, правда, спать в таком грохоте не смог бы никто, поэтому они сидели вместе. Эллен жалась к огню, раскачиваясь взад и вперед, и напевала детскую песенку.
Левина поставила на стол свечу и начала разбирать груду заброшенных бумаг. Нужно было ответить на письма, разобраться со счетами и тому подобное. Почти месяц она не бралась за документы, с тех пор, как Георг уехал в Брюгге, чтобы вступить в права наследства после смерти отца. Она уже не помнила, когда они в последний раз вместе сидели за этим столом; едва помнила минуты нежности, которые их объединяли, – ее постель холодна. Но, внушала она себе, Георг любит и ценит ее за то, что она не такая, как другие жены, что она сама зарабатывает на жизнь, на вырученные ею деньги они могут себе позволить такую роскошь, как застекленные окна. Правда, может быть, все изменилось и с годами Георг именно за это начал ее презирать. В конце концов, они все чаще жили врозь, у нее была своя, отдельная жизнь.
Левина взяла памфлет, изданный пуританами. Им не нравилась умеренная позиция королевы; они считали, что ей следует продолжать реформы церкви и сильнее обрушиваться на католиков. Было время, когда Левина согласилась бы с ними, но сейчас в ней почти не осталось боевого духа, и она радовалась просто возможности исповедовать свою веру, не боясь преследований. Однако памфлет напоминал ей о том, сколько раз она рисковала при прежней королеве, переправляя за границу документы и рисунки. Перед ее глазами в очередной раз возникла струя ярко-алой крови. Все было словно вчера, а ведь после казни Джейн Грей прошло больше семи лет! Сообразив это, она пришла в ужас.
С улицы донесся страшный грохот; бедная Эллен вздрогнула и ахнула от страха.
– Не бойся, дорогая, – сказала Левина, стараясь успокоить девочку. – Скорее всего, с какой-нибудь таверны упала вывеска. Их вечно не закрепляют как следует. Пожалуйста, подогрей нам вина с пряностями – дело тебя отвлечет.
Эллен поставила кастрюлю на огонь; Левина вернулась к бумагам. Почти в самом низу она увидела нераспечатанное письмо, адресованное ее мужу. Что-то в письме возбудило ее подозрения; судя по почерку с завитушками, его автор – женщина. Она поднесла листок к носу, принюхалась. От него ничем особенным не пахло: ни маслом, ни духами. Буквы на печати оттиснуты нечетко – она не смогла разобрать имени. Левина отложила письмо в сторону и быстро просмотрела остальные документы. Эллен поставила на стол рядом с ней дымящуюся чашку, и Левина велела девушке расставить по местам ее кувшинчики с красками – скорее для того, чтобы отвлечь ее, чем из-за того, что это в самом деле необходимо. Она пила горячее вино, обжигая губы. Ее мысли возвращались к таинственному посланию; оно не давало ей покоя. Подозрения вызывали завитушки, выведенные незнакомой женской рукой. Наконец, любопытство одержало над ней верх.
Письмо было написано по-голландски, что удивило Левину. Сначала она подумала, что его написала мать Георга; возможно, она отправила его после того, как Георг уехал в Брюгге, не зная, что он уже в пути. Но нет, это была не его мать. Женщина подписалась: «Всегда твоя любимая Лотте. Мое сердце принадлежит тебе». Левина откинулась на спинку стула; она жалела, что вскрыла письмо, жалела, что узнала об этой Лотте и ее чувствах и что нельзя вернуться к блаженству неведения. Значит, ее муж нашел утешение в другом месте. Что ж, удивляться не приходится! Она всегда принимала любовь Георга как данность. Интересно, когда у них все началось? Скорее всего, четыре года назад, еще при прежней королеве, когда муж уезжал в Брюгге.
Ее охватил гнев: четыре года он хранил свою интрижку в тайне! Левина вспомнила, и теперь ей стали понятны и его холодность, и сдержанно-почтительное отношение к ней. Она всегда считала, что Георг любит ее гораздо сильнее, чем она его, а он, оказывается, все это время любил другую! Она ругала себя за то, что пренебрегала мужем, за то, что столько времени проводила при дворе. Обдумав свои чувства, она поняла, что немного ревнует, немного злится, чувствует себя слегка виноватой, и все же в ней преобладает сожаление. Только сейчас, потеряв мужа, она поняла, насколько драгоценной была ее семейная жизнь. Внутри у нее словно разверзлась пустота. Кругом все черно.
Машинально она взяла лист бумаги, откупорила чернильницу, заточила перо и начала писать прошение королеве. Она просила разрешения покинуть двор и поехать в Брюгге. Она не отдаст Георга без боя, а сестры Грей на время обойдутся и без нее. После того как изменилось положение дел во Франции, Фериа оставил свои планы выдать Кэтрин за испанского принца. И Елизавета, судя по всему, смягчилась к своим юным родственницам. Левина вспомнила, как несколько месяцев назад волновалась из-за Кэтрин, заподозрив, что девушка тайно обвенчалась. Кроме того, Гертфорда услали почти на целый год.
