Она вспомнила о своем обещании, данном Фрэнсис. Она сдержала слово; девушки целы и невредимы. Бедная Кэтрин оплакивает Юнону. Левина не могла избавиться от воспоминаний о ее измученном лице на похоронах, как будто из нее вышла вся радость и никогда не вернется. Но у нее есть сестра, которая утешит ее. Левина вспомнила, что чувствовала она сама, когда умерла Фрэнсис: острую, болезненную тоску. Со временем тоска притупилась, но она никогда ее не покинет. Неужели она поставила дружбу выше своей семейной жизни? Да, наверное. В то время ей казалось, что у нее просто нет выбора, особенно после ужасной смерти Джейн. Но теперь все в прошлом. Да, она уедет в Брюгге, как только получит разрешение. Остается надеяться, что для них с Георгом еще не все потеряно.
Кто-то барабанил в дверь.
– Это Генри Каррад. Вы дома? – звал он.
– Иду, иду! – Она открыла; в лицо ей ударил порыв ветра.
– Молния ударила в собор Святого Павла, – сообщил сосед. – Шпиль горит. Мы смотрим с крыши – величественное зрелище. Я подумал, что вам захочется взглянуть. Пойдемте к нам?
– Собор? Боже правый! – Он прав, ей действительно захотелось взглянуть на ужасное зрелище. – Если вы не против, я возьму с собой служанку. Она боится оставаться одна.
Левина схватила накидку и, взяв Эллен за руку, пошла за Генри Каррадом. Идти было недалеко – его дом совсем рядом. Они поднялись на второй этаж, подошли к узкой площадке у подножия лесенки, ведущей на чердак. Выбравшись из люка на крышу, они увидели Анну Каррад с детьми; ряд темных фигурок резко контрастировал с небом, окрашенным в сердоликовокрасные тона. Анна громко поздоровалась, и Левина встала рядом с соседями. Все молча смотрели на пожар. Эллен крепко держалась за руку Левины и дрожала, как загнанный зверек. Яркое пламя вздымалось над шпилем, языки пламени вырывались из-под крыши собора. Слышался громкий треск, летели искры, как во время фейерверка.
– Божья кара, – сказала Анна Каррад. – Он поможет навсегда избавить город от католиков.
Левина кивнула, но думала, что католики наверняка истолкуют событие по-своему – их Бог тоже будет сердиться. Она была уверена, что и королева придумает, как истолковать событие к своей выгоде. Люди, которые сверху кажутся мелкими черными букашками, выстроились в цепочку от берега Темзы. Они передавали из рук в руки ведра с водой, поливали собор, чтобы не дать пламени распространиться. Но при таком сильном пожаре все их усилия были тщетны. Левина лизнула палец и проверила направление ветра.
– Он дует от нас, – заметила она.
Потом она подумала о всех несчастных, которые живут на востоке в крошечных домишках. Их старые жилища, выстроенные из дерева и соломы, беспомощно лепятся друг к другу. Народу там много; в жилище нижнего этажа набиваются многочисленные семьи. Таков Лондон в последнее время. Вот колокола с ужасным грохотом упали на южную башню, и Элис Каррад взвизгнула. Элис хорошенькая, но до сих пор не замужем. Левина думала о Маркусе; ей хотелось, чтобы он вернулся и, как раньше, ухаживал за Элис. Острая боль пронзила ее; мысли неизбежно вернулись к Георгу. Ему-то сейчас хорошо в Брюгге с его Лотте!
Тем временем ветер изменил направление, и теперь дул на них. Стало страшно. Начинался ливень, который прогнал их с крыши. Они спустились в гостиную, сели у очага и стали пить теплое пиво, ожидая, когда сообщат, что пожар потушен.
На следующее утро, спустившись из спальни, Левина никого не застала в гостиной. Она по-прежнему вспоминала вчерашний пожар; в мыслях у нее были впечатления, которые ей хотелось бы отобразить на холсте. После грозы воздух очистился, в окно светило солнце, зайчики плясали на половицах. Левина видела, что зал давно не выметали как следует – в углах скопилась пыль. Оглядевшись по сторонам, она заметила, что мебель изрядно вытерлась. Вся обстановка показалась ей заброшенной, нелюбимой. До сих пор она не обращала внимания ни на мебель, ни на дом в целом – совсем забросила хозяйство, забросила семью, забросила Георга. Ничего удивительного, что он нашел утешение в другом месте.
Ей по-прежнему хотелось поехать в Брюгге, но при свете дня в голове появились более трезвые мысли. Она уже сомневалась в том, что ей удастся чего-либо добиться своим приездом. Вчера она была вполне уверена в том, что, приехав к мужу, сможет уговорить его вернуться в Лондон с ней вместе. В конце концов, они женаты перед Богом. Но теперь она боялась, что Георг не захочет возвращаться. Что ему Лондон, если Маркус уехал, а сам он полюбил другую? Но, как говорится, волков бояться – в лес не ходить. Решено, она поедет!
Гринвич, июль 1561 г.
Кэтрин
– Леди Кэтрин, где белье королевы? Его необходимо срочно уложить. Его принесли из прачечной? – Голос Кэт Астли эхом отдавался в моей голове. Мы готовились переезжать в другой дворец.
– Я его не видела, мистрис Астли. – Она неприязненно смотрела, как я наливаю воду собакам; те тяжело дышали на жаре. Кэт Астли не любит животных. Я обмахивалась веером, но он лишь слегка развеивал духоту.
– Так найдите его! – приказала она.
Она разговаривала со мной грубо, потому что так же ведет себя королева. Я снова попала в опалу. Я подозревала, что королеве доложили о флирте между Гертфордом и мною, хотя, по правде говоря, я почти ничего не скрывала. Елизавета не могла знать о том, что мы поженились, ведь, кроме меня, о нашем венчании известно всего троим. Однако достаточно было в плохую минуту донести ей о флирте, чтобы разгневать ее, а среди фрейлин немало мстительных особ. Мистрис Астли разговаривала со мной так, словно я – обычная служанка-простолюдинка; наверное, она думает, что немилость королевы дает ей такое право. Но жаловаться бессмысленно – и, главное, некому. Даже Левина уехала в Брюгге по каким-то своим делам; правда, она бы ничем не смогла мне помочь. Из всех людей, которых я любила по-настоящему, – а их насчитывалось всего семь человек, – шестерых уже нет: отец, Джейн, Maman и Юнона в раю, Гертфорд – бог знает где, а Левина – в Брюгге. Если бы не Мэри, я осталась бы совершенно неприкаянной.
Мэри как могла старалась меня подбодрить, но ее старания безнадежны; дух мой сломлен. Королева публично упражнялась на мне в остроумии, пользуясь всяким удобным случаем, чтобы безжалостно поиздеваться надо мной.
– Певчая птичка? – расхохоталась она, когда накануне Сесил похвалил мое пение. – Этот кошачий концерт вы называете пением?
После того она несколько раз обозвала меня «певчей кошкой». Королева остро чувствовала мою беззащитность, ей больше всего на свете нравится давить беззащитных, а слабость написана у меня на лице. Меня подкосило горе по Юноне, а теперь и Гертфорд уехал. Перед отъездом он подарил мне поцелуй, четыреста крон и завещание, в котором указал меня своей наследницей. Он обещал немедленно вернуться, если окажется, что я жду ребенка. Я лишена всякой надежды и охвачена страхом, что он не вернется, что с ним что-то случится. Будь проклят Сесил, уславший моего мужа за границу!
В день, когда мой муж уехал, Сесил отвел меня в сторону:
