Первыми пришли Громов, Сигуранцев, Босенко, мы чувствовали
некую общность, все-таки – заговорщики, чуть ли не переворот задумали, втайне
от остальных начали работу, потом пришел Забайкалец, а Каганов и Убийло явились
минута в минуту, оскорбительно точные, европейцы, мать их, мы перед ними чуть
ли не в лаптях.
Силовики обменивались рукопожатиями, Каганов и Убийло
раскланялись с ними с некоторой опаской. Каганов быстро поглядывал в мою
сторону, я чувствовал его настороженность, Сигуранцев и Босенко еще могут со
своей профессиональной выучкой сделать вид, что вообще меня видят впервые в
жизни, но танковолинейный Громов как ни отводил глаза, все равно хотелось
повернуть его лицом к стене и тщательно охлопать в поисках гексогена.
– Заходите, – сказал я, – не задерживайтесь.
Нет, не здесь. Вот там дверь, та комната для совсем особых случаев. Заседание
будет коротким, но… важным.
Громов пророкотал:
– Это уж как пить дать. Долгими как раз у нас неважные
бывают.
Озадаченные, они покидали этот прекрасный зал и заходили в
ту комнату для особо важных по одному, я всем пожимал руку и указывал на
стулья. Атмосфера такая, что зажги спичку, все взлетит на воздух, как будто бы
здесь море разлитого бензина. Мне показалось, что каждый сдерживает дыхание,
как и я, хотя это вряд ли, эти люди круче, у них мозоли и даже роговые наросты
от постоянных столкновений, а я все-таки тонкошкурее.
– Итак, – сказал я и выдавил улыбку, как теперь в
письмах ставят обязательный смайлик, не будучи уверенными в наличии чувства
юмора собеседника, – революция, к которой нас так подталкивала ситуация,
совершилась… Так вроде бы сказал великий вождь начала прошлого столетия. Вы все
чувствовали, что наша система, я говорю вообще о мировой системе ценностей…
Громов, министр обороны, буркнул:
– Западной системы, простите…
Я кивнул:
– Да-да, вы уточнили вовремя. Прекрасная по своей сути
западная система ценностей зашла в тупик. Это понимают и на Западе, но мы в
России ощутили на своей шкуре раньше. К добру это или к худу, зависит от того,
удастся ли нам выпутаться из сетей демократии, или же пойдем на дно… Я не спешу
выносить вопрос на всеобщее обсуждение, без вашей поддержки я, увы, как без
рук, ног, глаз и ушей. И вообще без головы. По западным ценностям можно играть
только тогда, когда все игроки придерживаются этих правил. А так даже вроде бы
в цитадели демократии, Штатах, ежегодно расстреливают, сжигают на электрическом
стуле, душат в газовых камерах или убивают смертельными инъекциями сотни и
сотни людей, а десятки тысяч получают по несколько пожизненных заключений!
Страны же Востока вообще руководствуются только здравым смыслом и своими
интересами. Почему мы должны держаться старинных норм… подчеркиваю,
прекраснодушных!… что, однако, абсолютно неприемлемы в современном обществе? В
прекраснодушном мире, действительно, надо подставить и левую щеку, но в
реальном – таких людей и такие народы затаптывают ликующие варвары.
Сигуранцев пытливо, стараясь делать это незаметно, поглядывал
на Каганова и Убийло. За Каганова, похоже, не так беспокоился, как за Убийло,
Каганов хоть и россиянин в десятом поколении, но в то же время и еврей, своим
далеким Израилем гордится, всю его политику, как и все израильское, любит и,
пусть с оговорками, одобряет, так что он обеими руками за то, чтобы и огромная
Россия переняла опыт маленького Израиля и пошла таким же путем. Однако Убийло
слишком уж далеко зашел в продвижении общечеловеческих ценностей в варварскую
Россию, подвергался гонениям, на Западе его награждали премиями, печатали его
труды, так что он до мозга костей предан западным ценностям…
Он как чувствовал, что на него поглядывают все, кивнул,
когда я замолчал, сказал негромким голосом, не дожидаясь разрешения:
– Дмитрий Дмитриевич, очень хорошо, что вы так
уважительно о западной демократии… Я уж опасался, что и вы, вслед за нашими
скалозубами пройдетесь по ней сапогами. Западная цивилизация… это свет в нашем
вообще-то темном мире. Однако, однако ее принципы прекрасны, когда общаешься в
кругу таких же цивилизованных стран и народов. Когда же накатывается волна
варварства… неважно, из-за восточных кордонов или возникает прямо на улицах
наших городов, с варварством надо поступать по его же методам, а не по нашим. Наше
наказание ими даже не воспринимается как наказание. Так что, заканчивая свою
краткую речь, я подтверждаю, что я полностью поддерживаю Дмитрия Дмитриевича в
его стремлении несколько закрутить гайки.
Сигуранцев обронил:
– А если не так уж и несколько?
Убийло покачал головой:
– Дмитрий Дмитриевич не станет закручивать слишком
сильно. У него хватит мудрости закрутить ровно настолько, насколько нужно.
Я заерзал, не зная, как сообщить, что уже вот-вот резьба
сорвется, так закрутил, никто еще не отдавал таких людоедских приказов, даже
Сталин только переселял чеченцев да ингушей подальше от наступающих немецких
войск, а я пошел намного дальше…
Громов громыхнул:
– Да, он закрутил, но не слишком, не слишком. Как
говорите, Дмитрий Дмитриевич, ваш план называется?
– План «Сулла», – ответил я и отметил, как
подобрался Каганов, а Убийло побледнел как полотно.
– Сулла спас республику, – напомнил
Сигуранцев. – Правда, до сих пор не отмоется от пламенных эпитетов, что на
него вот уже тысячу лет льют общечеловеки. А потом раскрутил все гайки, снял с
себя диктаторство и ушел на пенсию, хотя мужик был еще сильный и здоровый.
Каганов криво улыбнулся, голос его показался мне осипшим,
будто министр финансов напился из проруби:
– Представляю, что скажет Новодворский! Это же какой подарок
ему поднесли!
– Почему?
– Это же какой хай поднимется об усилении военщины! На
этом можно повысить себе рейтинг еще на десяток пунктов.
– В глазах Запада? – буркнул Громов.
– Мы сами на все смотрим глазами Запада, –
возразил Каганов. – У нас нет своих глаз, что хреново. А для такой
огромной страны – гибельно. Я рад, что вы, господин президент, решаетесь
прибегнуть к несколько… чрезвычайным мерам.
Убийло сказал кисло:
– А я не рад, очень не рад… но другого выхода нет, если
думать о спасении страны.
– Если думать о спасении страны, – сказал
Сигуранцев, – нас всех пресса вымажет дегтем, вываляет в перьях и будет с
гиканьем носить во всех СМИ. Если же жаждем, чтобы Запад нас похваливал, надо
продолжать рушить страну. И чем больше ее разрушим, тем больше будет похвал. А
если сделать России особенно большую гадость, то можно и премию какую-нибудь
получить, бонусы, сахарную косточку… Писателю, чтобы быть принятым на Западе,
надо писать, что Россия – страна косоруких дураков, пьянь и рвань.
Босенко буркнул нетерпеливо:
– А что удивительно? Мы в старую эпоху переводили тоже
только тех, кто «критиковал» страны Запада. И называли их лучшими писателями
Америки, хотя сама Америка про таких и не знала. То же самое делают и там, на
Западе. Только начали раньше нас, еще в эпоху Ивана Грозного, и продолжают
неотступно, а мы своих подонков с подачи Запада начали бездумно, как попугаи,
называть лучшими умами, совестями нации, гордостями и прочими эпитетами, что
нам подсунули… Может, в самом деле пусть кобызы? Что-то мне вдруг расхотелось
спасать наших… действительно косоруких идиотов!
