– Моя работа – верстак и токарный станок. Хочу жить своей жизнью и ни от кого не зависеть. Если моя жена согласится разделить со мной такую участь, так тому и быть. И если мне предложат все богатства мира, они меня не соблазнят. Я понял, что должен жить своей жизнью. Жить бедным среди бедных и помогать им, чем могу. Им нужен кто-то, кто сыграл бы польку на свадьбе или на Рождество, нужен кто-то, кто напишет за них письмо уехавшим детям, и пусть этим кем-то буду я. Богатство мне не грозит, майорша, но это меня ничуть не огорчает.
– Не особенно веселая жизнь, Йоста.
– Почему? Если нас двое и если мы поддерживаем друг друга, веселее жизни и быть не может. И двери наши будут открыты для всех – и для бедных, и для богатых. Уверен, что на хуторе у нас будет весело. И кого это испугает, что еду готовят прямо у них на глазах или что приходится двоим есть из одной тарелки.
– И какую пользу ты видишь в таком существовании? Чью похвалу хочешь заслужить?
– Самой большой похвалой для меня, майорша, будет, если мои бедные соседи будут вспоминать меня хоть пару лет после моей смерти. А насчет пользы… посажу пару яблонь у дома, научу деревенских скрипачей старинным мелодиям, а мальчишек-подпасков – хорошим песням, чтобы не так тоскливо было на лесных пастбищах.
Поверьте, майорша, я тот же самый сумасброд Йоста Берлинг, каким был и, наверное, останусь навсегда. Могу быть спельманом, не более того. Мне надо замолить много грехов, но стенать и рыдать по этому поводу – не для меня. Попробую принести людям радость, это и будет мое искупление.
– Йоста, все, о чем ты говоришь, слишком мелко для человека с твоими дарованиями. Я оставляю тебе Экебю.
– Майорша! – воскликнул Йоста с ужасом. – Умоляю, не делайте меня богатым! Не обременяйте этой обузой. Мое место среди бедняков.
– Я оставляю Экебю тебе и кавалерам. Ты достойный человек, Йоста. Народ тебя благословляет. Я скажу тебе, как мне сказала мать: справишься.
– Майорша, мы не можем принять этот дар. Мы, кавалеры, доставили вам столько горя! Мы не понимали вас, считали за злодейку.
– Я оставляю вам Экебю, – упрямо повторила она, жестко и непримиримо.
Йосте стало страшно.
– Не соблазняйте стариков, майорша! Богатство опять превратит их в лодырей и пьяниц. Богатые кавалеры – боже упаси! Что с нами будет?
– Я оставляю вам Экебю, Йоста. – Она будто и не слышала его возражений. – Но сначала ты должен мне обещать дать свободу твоей жене. Такая хрупкая женщина не для тебя, Йоста, и тем более не для той жизни, которую ты ей предлагаешь. Довольно она уже настрадалась в нашем медвежьем краю. Она тоскует по своей теплой, цветущей родине. Отпусти ее, Йоста. Отпусти, и Экебю твое.
Молодая графиня подошла к постели и преклонила колени:
– Я уже не тоскую по дому, майорша. Мой муж нашел выход. Это именно та жизнь, которая нам нужна. Я счастлива, что мне больше не придется притворяться холодной и строгой и непрерывно зудеть об искуплении и покаянии. Об этом нам напомнит бедность. Дорогой, ведущей к бедным и больным, я могу идти без греха и угрызений совести. И мне уже не страшно здесь, на севере. Но ради всего святого, не делайте его богатым. Тогда мне и вправду придется уехать.
Майорша приподнялась на кровати.
– Значит, все счастье должно достаться вам! – в отчаянии крикнула она и с трудом потрясла в воздухе кулаком. – Все счастье – вам! Нет уж, Экебю достанется кавалерам, пусть получат, что заслужили. И муж с женой пусть погибают! Ведь я же ведьма, колдунья, я вас направила на путь зла и предательства. Ты примешь от меня Экебю, и Экебю погубит тебя. Потому что ты слаб, Йоста. Ты дашь свободу жене и отправишь ее домой, и тогда ничто тебя не спасет. И твое имя после смерти будут проклинать так же, как благодаря вам проклинают мое. Маргарету Сельсинг будут вспоминать как ведьму и прелюбодейку. Тебя будут вспоминать как расточителя и кровососа!
Она бессильно опустилась на подушки и замолчала. И в наступившей тишине послышались тяжелые, торжественные удары кузнечного молота.
– Слушайте! – торжественно сказал Йоста. – Вот так и будут вспоминать Маргарету Сельсинг. Выходки вечно пьяных кавалеров забудутся, а эта музыка будет звучать вечно. Она будет звучать вечно, эта музыка, – победный гимн, неумолчная ода в честь неутомимой труженицы. Вы слышите, майорша, о чем поет молот? Спа-си-бо! – благодарит он. Спасибо за хорошую работу, спасибо за хлеб, что ты давала бедным, спасибо за проложенные дороги, за построенные дома! Спасибо за радость, которая жила в твоем доме! И память о тебе будет жить вечно, и дом твой всегда будет приютом тружеников и подвижников. Спи с миром и не суди строго тех, кто оступился. Тебя ждет царство мира и покоя, так благослови тех, кому еще предстоит этот путь.
Йоста замолчал, но молот продолжал петь. Все похвалы, все восторги, даже преклонение, которые достались в свое время майорше, вновь ожили в этой мощной оде. И постепенно маска гнева и обиды сошла с ее лица, то ли лихорадочный, то ли гневный румянец сменился восковой бледностью. Все поняли, что смерть уже развернула над ней свой плащ.
Вошла дочь пастора – приехал нотариус. Майорша слабо пошевелила пальцами – отпусти его. Никакого завещания не будет.
– О, Йоста Берлинг, Йоста Берлинг, как много тебе дано… – прошептала она. – И ты опять победил. Встань на колени, я хочу благословить тебя…
Она закашлялась и захрипела. Тело ее сотрясалось от страданий, но душа ничего про это не знала. Она уже парила в небесах.
Через час короткая борьба со смертью закончилась. Она вытянулась на постели, и лицо ее стало таким спокойным и прекрасным, что все замерли в глубоком душевном волнении.
– Дорогая наша майорша, – сказал Йоста Берлинг, сдерживая слезы. – Вот это и есть твое лицо. Маргарета Сельсинг вернулась после долгого отсутствия. И никогда больше она не уступит место майорше.
* * *
Кавалеры вернулись из кузницы, и их встретили печальным известием – майорша умерла.
– А молот она успела услышать? – только и спросили они.
– Успела, – коротко ответил Йоста, и они удовлетворенно кивнули.
А когда узнали, что майорша хотела оставить им Экебю, но не успела составить завещание, гордости их не было предела. И никто никогда не слышал от них слов сожаления о не доставшемся им богатстве.
Еще рассказывают, что в этот рождественский день Йоста Берлинг держал свою последнюю речь. Рядом с ним стояла его молодая жена. Им было очень грустно, что кавалерам придется покинуть Экебю. Что их ждет? Одинокая старость и болезни. Где они будут жить? Кавалеру, вынужденному снимать угол на крестьянском хуторе, не позавидуешь. Их ждет постепенное угасание. Прощайте, друзья, прощайте, веселые пиры и развлечения!
И он говорил для них, беззаботных, закаленных невероятными превратностями судьбы и все же сохранивших дух молодости и бескорыстной дружбы. Он называл их греческими богами и рыцарями, сошедшими с пьедесталов, чтобы взрастить радость и веселье в железной стране и в железный век. И сожалел, что даже в райском саду, где порхают бабочки счастья, никуда не деться от гусениц, пожирающих плоды.
