Теперь настала их очередь подышать морозным ночным воздухом, но они спят. Спят мертвым сном. И разбудить их – задача посложнее, чем выкатить из сарая разваливающиеся сани или вывести из стойла покорных, немощных коней. Отважные, крепкие, наводящие страх воины, закаленные в сотнях приключений, о которых слагают легенды. И они, конечно, готовы защищаться до последней капли крови. Нелегкая это задача – вытащить их из постели и усадить в запряженные рыдваны.
Майорша велит поджечь копну соломы рядом с усадьбой, чтобы огонь был виден во флигеле.
Работники смотрят на нее вопросительно.
– Солома моя, – твердо говорит она. – И все Экебю мое.
И когда яркое пламя горящей соломы освещает небосвод, она хрипло кричит:
– Будите их!
Но спят, спят пьяные кавалеры. И двери в их флигель заперты.
Толпа начинает выкрикивать страшное, хорошо знакомое всем, а особенно тем, кто занимается выплавкой чугуна, слово. Слово, способное и мертвых поднять из гроба.
– Пожар! Пожар!
Но кавалеры спят. Спят кавалеры.
Кто-то лепит большой твердый снежок и запускает в окно флигеля. Стекло разбито вдребезги, но напрасно: кавалеры спят. Спят кавалеры!
И снится им, как прекрасная девушка кидает им платочек, а звон разбитого стекла напоминает аплодисменты перед закрытым занавесом и оглушительный шум ночного пира.
Нужно выстрелить из пушки прямо над ухом или вылить на них ведра ледяной воды – тогда, может быть, они проснутся.
Они весь долгий день кланялись, танцевали, музицировали, играли на сцене и пели. Они пьяны и обессиленны, и спят сном глубоким, как сама смерть. Кавалеры спят.
И этот благословенный сон едва не спасает их от унижения и позора.
Люди во дворе начинают сомневаться. А что, если они уже послали за помощью? А что, если они притаились там с пальцем на спусковом крючке, готовые уложить первого же, кто посмеет нарушить их покой?
Кавалеры хитры и отважны, и упорное их молчание что-то значит. Не просто так они молчат. Кто поверит, что они позволят застать себя врасплох, как спящий медведь в берлоге?
Люди продолжают выкрикивать «пожар, пожар!», но уже без прежнего энтузиазма, и в голосах их слышатся сомнение и страх.
И тогда майорша берет топор и в несколько ударов крошит входную дверь.
Взбегает по лестнице и рывком открывает дверь в опочивальню ее кавалеров:
– Пожар!
Этот голос им знаком, на этот голос они не могут не отозваться, они проснулись бы, даже если бы она не выкрикнула, а прошептала это слово – «пожар». И сработала засевшая в спинном мозгу привычка повиноваться этому голосу – кавалеры похватали свои одежды и посыпались вниз по лестнице, один за другим.
А там их уже ждали. Хватали поодиночке, швыряли на землю, связывали руки и ноги и тащили в предназначенные им призрачные экипажи. Никто не ушел, поймали всех. Связали Беренкройца, мрачного полковника, и могучего Кристиана Берга, и дядюшку Эберхарда, философа.
Поймали даже непобедимого Йосту Берлинга.
План майорши удался. Она оказалась сильнее, чем все кавалеры, вместе взятые.
Жалок был вид их, когда сидели они со связанными ногами в своих призрачных рыдванах. Двор гремел от их проклятий и ругательств, а взгляды, полные бессильной ярости, могли бы поджечь всю усадьбу.
А майорша переходила от экипажа к экипажу с одними и теми же словами:
– Поклянись, что никогда не вернешься в Экебю.
– Пропади пропадом, ведьма!
– Клянись, иначе прикажу оттащить тебя назад связанным, и ты там сгоришь с потрохами, потому что сегодня ночью я сожгу ваш флигель дотла!
– Не решишься!
– Не решусь? Разве Экебю не мое поместье? Ах, мерзавцы! Думаете, я не помню, как вы плевали мне вслед, когда встречали на дороге? Думаете, не было у меня искушения сжечь вас там всех вместе с проклятым флигелем? Вас, которые пальцем не шевельнули, когда меня выгнали с позором из собственного дома! Клянитесь!
Майорша страшна в своей ярости, хотя мы с вами, дорогие читатели, наверняка подозреваем, что она не так уж разгневана, как хочет показать. Но кавалеры этого не знают. К тому же вокруг нее толпятся работники с топорами, так что лучше уж поклясться, пока не дошло до кровопролития.
Майорша велит принести из флигеля одежды кавалеров и их красные сундучки. Беднягам развязывают руки и вкладывают в них вожжи.
Все это продолжается довольно долго.
Тем временем Марианна успела добраться до Шё.
Майора она застала уже одетым. Он не любил долго спать по утрам, к тому же надо было кормить его любимых медведей.
Майор молча выслушал ее сбивчивый рассказ, пошел к медведям, надел намордники и двинулся в Экебю.
Марианна следовала за ним, едва не падая от усталости. Но когда она увидела зарево пожара над Экебю, чуть не потеряла сознание от ужаса.
Господи, что за страшная ночь? Один избивает жену, дочь его погибает от холода у крыльца родного дома. Эта страшная женщина настолько преисполнена ненависти, что готова сжечь врагов живьем. Старый майор собирается спустить чудовищ на своих же работников.
Марианна бросилась бежать, уже не замечая, насколько она замерзла и измучена, и намного опередила майора с его медведями. Прорвалась сквозь толпу работников и крикнула:
– Майор! Сюда идет майор со своими медведями!
Все замерли. Словно тревожный ветер пролетел по толпе.
– Значит, ты позвала майора? – тихо спросила майорша Марианну.
Но та ее не слушала.
– Бегите! – надрывалась Марианна. – Бегите, а то будет поздно! Ради бога! Я не знаю, что у майора на уме, но он идет сюда с медведями!
Все взгляды устремились на майоршу.
– Благодарю за помощь, дети мои, – недрогнувшим голосом обратилась она к работникам. – Расходитесь по домам! Не дай бог, если с кем-то что-то случится по моей вине или кого-то потащат в суд. Все и задумано было так, чтобы никто не пострадал. И мне вовсе не хочется, чтобы кто-то из моих верных помощников был убит или сам стал убийцей. Ступайте!
Никто не двинулся с места.
Майорша повернулась к Марианне.
– Я знаю, ты влюблена, – сказала она. – Тебя охватило любовное безумие. Но избавь тебя Бог когда-нибудь увидеть, как у тебя на глазах разоряют твой дом и ты не в силах хоть что-то сделать, чтобы его спасти. И старайся поступать, как велит рассудок, даже когда ярость захлестывает душу. Расходитесь, расходитесь, дети мои! – вновь обратилась она к людям. – Пусть Бог хранит Экебю, а мне пора в дорогу. Я должна навестить свою мать. А ты, Марианна, когда к тебе вернется рассудок, когда Экебю будет разорено и край захлестнет нужда, подумай о том, что ты сделала сегодня, и позаботься о людях…
