Но Мельхиор Синклер в этот день был не похож на себя.
Он не произнес ни слова, ни одним невольным жестом не показал, что огорчен или, по крайней мере, удивлен. Она прекрасно знала, как он гордится ее внешностью, ее редкостной красотой. Но на его лице она не прочла ни тени печали. Он не хотел причинить ей боль. Он сделал вид, что ничего не произошло, и Марианна прекрасно понимала, каких невероятных усилий это ему стоило. И поведение отца тронуло ее до глубины души. Она вдруг поняла, почему мать до сих пор любит этого человека.
Он не сомневался. Ни упреков, ни извинений – спокойная уверенность, что все будет так, как он хочет.
– Я захватил волчью полость, Марианна. Накинь, она не остыла – лежала у меня на коленях.
На всякий случай Мельхиор подошел к камину и на растопыренных руках расправил шкуру перед огнем – пусть будет еще теплей.
Помог ей встать с дивана, закутал в полость, накинул большой шерстяной платок на голову, а концы протянул под мышками и завязал на спине.
Ну и пусть. Она словно лишилась воли. Приятно, когда о тебе заботятся, а воля… что ж, воля пусть отдохнет. Приятно, что не надо ничего решать, особенно сейчас, когда мир потемнел и сузился, когда в голове нет ни единой мысли, а если и есть какие-то, то ей не дано определить: ее это мысли или чьи-то еще.
Огромный заводчик сгреб дочь, отнес в сани, поднял верх, извозчик прикрикнул на коней, и они покинули Экебю.
Марианна закрыла глаза и вздохнула. Ей было очень хорошо в этой грубой волчьей полости, но не оставляло чувство потери. Как будто она расставалась с настоящей жизнью… а что для нее настоящая жизнь? Я не умею жить и только играю роль, подумала она и вздохнула еще раз.
* * *
Через пару дней мать устроила ей встречу. Хозяин дома поехал проверить возчиков леса, а она послала за Йостой.
Йоста даже не поздоровался, остался стоять у дверей. Уставился в пол, как упрямый подросток, и молчал.
– Но, Йоста! – воскликнула Марианна то ли весело, то ли с насмешкой.
Она сидела в кресле и смотрела на него взглядом, который он не мог растолковать.
– Да. Йоста. Меня зовут Йоста.
– Но подойди же ко мне, Йоста!
Он двинулся к ней, по-прежнему не поднимая глаз.
– Ближе, ближе! Встань рядом со мной на колени.
– А это еще зачем? – буркнул он, но подчинился.
– Что я хочу сказать тебе, Йоста… наверное, к лучшему, что я вернулась домой.
– Конечно… если есть уверенность, что фрекен Марианну опять не вышвырнут в сугроб.
– Ах, Йоста! Я тебе уже не нравлюсь? Неужели я так безобразна?
Он притянул ее к себе и поцеловал, но лицо его по-прежнему оставалось холодным.
Ее развлекало все происходящее. Если ему угодно ревновать ее к родителям, ну что ж, она не против. Это пройдет. А вот попробовать вернуть его расположение – это было бы забавно. И не только забавно… она не могла объяснить почему, но она и в самом деле хотела его вернуть. Наверное, потому, что он был единственным, кто освободил ее от самой себя. Пусть на короткое время, но все же… и если кому-то и удастся повторить этот подвиг, то только ему, и никому другому.
И она начала говорить. Сказала, что вовсе не собиралась оставить его навсегда, но какое-то время они должны делать вид, что их отношения закончены. Он же сам видел, отец был близок к помешательству, а мать в любой момент могла стать жертвой его безумия. Йоста должен понять – у нее не было другого выхода. Только вернуться в родительский дом.
И тут его прорвало. К чему это притворство? Я не собираюсь становиться твоим мячиком. Ты меня предала, как только тебя опять поманили в твой богатый сумасшедший дом. И я не могу тебя любить. Я вернулся с охоты, а ты просто исчезла! Слуги сказали, что ты уехала с отцом. Уехала! Не сказала ни слова, не оставила записки, не просила ничего передать. Я чуть с ума не сошел от горя. Я не могу любить женщину, которая способна причинить такую боль… Собственно, ты никогда меня и не любила. Ты просто кокетка, тебе нужен кто-то, кто ласкал бы тебя и целовал здесь, поблизости от дома, чтобы далеко не ездить.
– Так ты уверен, что я позволяю молодым людям ласкать меня и целовать?
– Уверен. Женщины не так святы, как им хочется казаться. Эгоизм и кокетство, больше ничего. Пустота. Если бы ты знала, что со мной было, когда я вернулся с охоты и узнал, что ты уехала! Я как будто упал в прорубь. И эта рана никогда не заживет. Никогда!
Марианна попыталась объяснить, как все было. Напомнила о своей верности.
– Все это не имеет теперь значения. Я раскусил тебя. Ты эгоистка, и ты меня не любишь. И никогда не любила. Никогда не любила, – повторил он в третий или четвертый раз. – Любящая женщина так поступить не может.
Он все время возвращался к этой главной мысли – любящая женщина так поступить не может. Как ни странно, Марианна почти наслаждалась этой сценой. Злиться ей не хотелось – она прекрасно понимала его гнев и обиду. И разрыва с ним она не особенно боялась, хотя постепенно в душу закралась тревога. Неужели она и в самом деле нанесла ему такую рану, что он к ней охладел?
– Йоста, – произнесла она примирительно. – Ты сказал, эгоистка. Объясни мне, в чем заключался мой эгоизм, когда я в бальных туфельках, еще не оправившись, помчалась в Шё за майором, чтобы спасти вас от беды? Я же знала, что там оспа.
– Любовь – это любовь. Любовь живет любовью, а не благотворительностью.
– Значит, ты хочешь, чтобы с этого момента мы стали чужими?
– Именно это я и хочу.
– Йоста Берлинг довольно переменчив.
– Да, мне уже говорили.
Неприступен и холоден, как лед, растопить его невозможно. А сказать правду – и она не теплее. Демон самоанализа тихо хихикал у нее в душе, глядя на ее попытки изобразить влюбленность.
– Йоста… – Марианна решила сделать еще одну попытку. – Поверь мне, я никогда, ни на одну секунду не хотела причинить тебе боль, хотя, наверное, со стороны это так и выглядит. Умоляю, прости меня!
– Не могу. Простить тебя я не могу.
Марианна прекрасно знала, что, если бы и в самом деле была в него влюблена, она нашла бы способ его вернуть. И она изо всех сил пыталась сыграть влюбленность, старалась не обращать внимания на сверлящие ее изнутри ледяные глаза.
– Не уходи, Йоста! Не уходи в гневе! Ты разбиваешь мое сердце! Подумай, какая я стала уродина! Никто больше меня не полюбит!
– И я не полюблю. Попробуй жить с разбитым сердцем. Другие же как-то живут.
– И я никого не смогу полюбить! Прости меня и не оставляй. Ты единственный, кто может спасти меня от себя самой.
Он оттолкнул ее и встал.
– Ты лжешь, – сказал он со спокойствием, удивившим его самого. – Я не знаю, зачем я тебе нужен, но вижу совершенно ясно: ты лжешь. Зачем я тебе? Ты так богата… в женихах недостатка не будет.
