Мне всё еще нужен был мужчина, который подтверждал бы мою правильность. Иногда имела значение часть меня ниже пояса, иногда – выше шеи. Вадим, несомненно, видел меня ниже шеи – красивое физическое тело, которое он с удовольствием выставлял на всеобщее обозрение. Больше я такого не желала. Мне хотелось, чтобы Том обратил внимание на меня выше шеи, чтобы он меня уважал. Я не понимала, сколь губительно такое разделение тела и разума для наших отношений.
Моя пищевая зависимость отражала мои хаотические поиски идеала и путей развития, желание заполнить пустоту и “войти” в свое тело. Я прекратила объедаться и принимать потом слабительные, но эта потребность – восстановить контакт с телом и вырваться из жесткой оболочки мнимого самоконтроля, которую я сама себе создала, – осталась.
Я заменила еду на секс. Завела роман.
Это было прекрасно и болезненно. Я вечно ждала, что меня поразит громом за мой грех, и в то же время радовалась освобождению. Я встречалась с мужчиной исключительно ради удовольствия и не была ему “женой”, что возвращало меня к давно отмершей части моего “я”, а заодно избавляло от обязанности быть “хорошей”. Несмотря на то что наш брак в тот период действительно укрепился, прошло сколько-то времени, и мне стало труднее выносить двойственность своего положения, поэтому я решила положить конец своему роману. Лишить себя этой своей части оказалось ох как тяжело. Я была несчастна, когда лгала, и перестав лгать, осталась так же несчастна. Но я понимала, что это должно закончиться. Прежде всего, я не хотела рушить свою семью. Тому я ничего не рассказала, но и не знала, что он тоже искал утешения на стороне. Мы жили себе и жили в нашем странном и внешне благополучном союзе.
Я часто думаю том, как еще могли бы развиваться события в моем прошлом, когда происходил какой-то сбой. Что касается нашего брака с Томом, мне следовало бы обхватить его лицо руками, заглянуть ему в глаза и сказать: “Я хочу, чтобы мы как-нибудь разрулили эту ситуацию. Если ты со мной согласен, давай оба признаем наши зависимости и постараемся избавиться от них, поможем себе сами. По-моему, всё зашло слишком далеко, и одной мне страшно. Я сильно злюсь, но не понимаю почему. Нам нужен рефери. Давай поищем специалиста, который поможет нам разобраться”. Но вместо всего этого я просто говорила: “По-моему, нам надо обратиться к психотерапевту”, а он отвечал: “Нет”, – и я замолкала. Словно распиленная надвое ассистентка фокусника, я прочно обосновалась в собственной голове и вылезала наружу только ради встреч с подругами или ради тренировок, массажа и занятий танцами.
В отношениях мужчины и женщины много всего намешано. У нас с Томом была масса общих интересов, и мы замечательно жили еще восемь лет после моего романа. Когда мы вместе, не зная ни сна ни отдыха, работали над каким-нибудь проектом или туром, я могла позабыть о том, что нам чего-то не хватало. Он упорядочивал мою жизнь, усиливая резкость моего зрения, и помогал мне понять, как можно изменить мир. В конце концов, у нас был чудесный сын.
Мне нравилась увлеченность Тома бейсболом, нравилось, как он тренировал детскую команду, в которой играл Трой, и он не пропустил ни одной игры. Я многому у него училась. Том привел к нам в дом таких выдающихся мыслителей, как Десмонд Туту, Элвин Тоффлер и Говард Зинн. Том выбирал фантастические места для семейного отдыха, благодаря ему мы побывали в далеких краях и заморских странах – например, в Израиле и Южной Африке – и общались там с самыми проницательными умами. Он открыл мне целый мир новых идей, и я ему очень благодарна.
Глава 17
Синхронность
Из театра нельзя уходить сытым,
Нельзя уходить благостным…
Муляж – не еда;
Выходите из театра голодными,
Алчущими перемен.
Эдвард Бонд. “После спектакля”
Я начинала понимать, как отразить в модном голливудском кино те проблемы нашего общества, которыми мы с Томом занимались, и вместе с этим начался мой путь к себе по многим направлениям. Такая синхронность казалась мне чуть ли не чудом и приводила меня в восторг.
Едва освободившись от работы в фильме “Приближается всадник” с Джейсоном Робардсом и Джеймсом Кааном, я приступила к съемкам в “Китайском синдроме”. Я радовалась возможности вновь поучаствовать в интересном мне проекте с разделявшими мой интерес партнерами. “Китайский синдром” идеально отвечал одной из задач “Кампании за экономическую демократию” – вывести на чистую воду крупные корпорации, которые ради своих прибылей готовы рискнуть благополучием всего общества.
“Китайский синдром” по сценарию Джеймса Бриджеса – это история о том, как женщина, корреспондент лос-анджелесского телевидения, вместе со съемочной группой приезжает на атомную электростанцию близ города; в зале управления возникает какая-то паника. Оператор (его сыграл Майкл Дуглас) без ее ведома снимает происходящее, однако руководство телеканала не хочет выпускать эти кадры в эфир. Оператор крадет пленку и показывает ее физику, который говорит: “Вам повезло, что вы остались живы, – так же, как и всей Южной Калифорнии”. Как объясняет специалист, мы засняли чуть ли не мелтдаун, расплавление активной зоны, когда уходит охлаждающая вода и топливо разогревается до такой степени, что активная зона реактора может расплавиться, а затем расплавятся стальные конструкции и бетонный фундамент АЭС, и радиоактивное топливо просочится сквозь землю до самого Китая (отсюда и пошел термин “китайский синдром”). Когда расплавленное топливо достигнет грунтовых вод, в атмосферу поднимется облако радиоактивного пара, способное убить много тысяч человек и заразить колоссальные площади почвы. Начальника смены (Джек Леммон) уверения руководства о том, что ничего особенного не случилось, не удовлетворяют. Он хочет сам выяснить, в чем дело, и обнаруживает опасный конструктивный дефект реактора. Он пытается наладить управление реактором, но в это время входит сотрудник службы безопасности и убивает его.
“Китайский синдром” с аншлагом шел в кинотеатрах около двух недель. Консервативный колумнист Джордж Уилл обвинил нас в безответственности – по его мнению, наш триллер, основанный не на реальных событиях, а на вымысле, внушал людям страх перед атомными электростанциями. Затем, 30 марта 1979 года, пока мы в Юте, в Сент-Джордже, снимали “Электрического всадника”, Комиссия по ядерному регулированию сообщила об утечке радиации из реактора АЭС “Три-Майл-Айленд”, расположенной недалеко от города Гаррисбурга в Пенсильвании. В небо поднялось облако радиоактивного пара. Комиссия признала “крайне высокий риск мелтдауна”, а Дик Торнбург, губернатор Пенсильвании, обратился к жителям с просьбой вывезти беременных женщин и детей за пределы пяти миль от АЭС.
Редчайшее, прямо-таки невероятное совпадение во времени реальной катастрофы и выхода на экраны художественного фильма. Лента и так делала неплохие сборы, а после аварии на “Три-Майл-Айленд” стала блокбастером не только в США, но и во всём мире. Люди шли в кино за ответами на вопрос, что произошло в Пенсильвании.
Как только закончились съемки “Электрического всадника”, мы с Томом отправились в третий тур по стране – впервые после Вьетнамской войны – и на этот раз сосредоточились на экономической демократии, рисках, связанных с атомной энергетикой, и преимуществах альтернативных источников энергии, таких как солнце и ветер. Пресса широко освещала нашу акцию – главным образом из-за аварии в Пенсильвании.
