С рождением Малкольма птица феникс, которую держали на привязи десять лет, взмыла в небо – и я тоже родилась заново. Теперь я знала, что должна собраться с духом и потребовать от Теда того, чего мне не хватало в наших отношениях. Тогда это казалось мне невероятно трудным, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мои эмоциональные нужды были самыми простыми, элементарными. Я знала, что если так и не раскрою рта, то кончу свою жизнь хоть и мужней женой, но с душой, полной сожалений и несбывшихся надежд, а я поклялась себе, что именно этого постараюсь не допустить любой ценой. Обман – плохая основа для душевной близости, и истощение природных ресурсов так же гибельно для романтических отношений, как и для нашей планеты.
Позже, когда дела Теда призвали нас в Лос-Анджелес, я навестила своего психотерапевта. Она сказала: “Вам решать, Джейн. Вы любите преодолевать трудности, так что я бросаю эту перчатку к вашим ногам. Примите вызов. И не теряйте отваги, что бы ни произошло у вас с Тедом. Предложите ему присоединиться к вам”.
Я остро чувствовала, что впереди у меня меньше времени, чем позади, и что мне необходимо сбросить с себя оцепенение. Может быть, и Тед хотел встряхнуться, чтобы начать новый путь, только не знал как. Наверное, я должна сделать это… ради нас обоих. Моя любовь к нему обязывает меня рискнуть.
Стоял июнь. Мы были на его ранчо в Монтане. Встали рано – солнце едва выглянуло из-за гор, но над спящими полями уже дрожала легкая дымка, предвещая знойный день. Два года я набиралась мужества, и вот решительный миг наконец наступил.
Мы собрали удочки и поехали по колдобистой дороге к его любимому месту на берегу Черри-крик. В машине я сказала:
– Тед, я боюсь. У меня язык не поворачивается. Но мы должны постараться кое-что изменить в нашем браке, иначе я вряд ли смогу посвящать себя тебе так, как ты хочешь.
И я объяснила ему, чего мне не хватает. Не помню, что он ответил, но атмосфера в салоне вдруг стала напряженной, точно насыщенной бурными, противоречивыми эмоциями. Он рассердился – это было ясно.
Когда мы добрались до речки, он сказал:
– Давай займемся делом, а потом всё обсудим.
Как обычно, мы разделились, и несколько часов я пыталась удить рыбу, но мое сердце колотилось от ужаса. Боже мой, думала я, а если он просто откажется пробовать? Почти девять лет я не давала воли своим тайным желаниям, стараясь быть “хорошей женой”, а тут на тебе! Что, если… нет, об этом даже помыслить страшно! На мгновение мне представилось, как наш брак идет ко дну, словно муха, насаженная на крючок моей удочки.
Как только мы сели в машину, чтобы ехать обратно, я поняла, что моим надеждам не суждено сбыться. Тед не успокоился – он так и кипел гневом. Он точно разбился на мелкие осколки, и мне не за что было ухватиться, чтобы присмирить его и объяснить толком, чего я хочу. Впрочем, стоило ли этому удивляться? Как часто бывает с теми, кто долго молчал, я вывалила всё сразу – это на него-то, с его нетерпимостью к неожиданным переменам! Когда мы вернулись на ранчо, он только и мог что лупить по стене кулаками и биться об нее лбом. Меня поразила его реакция, но я наблюдала за ним с некоторой отстраненностью. Я сделала то, что должна была сделать, и на этот раз не собираюсь отступать, чтобы “всё уладить”. В то утро я вырвалась из оков, в которых провела чуть ли не всю свою жизнь, и не желала надевать их снова. Была отстраненность, но было и чувство пустоты, подвешенности, подобное тому, какое испытывает актер, перевоплощаясь в очередной персонаж. Только это была моя жизнь, и я не держала в руках сценария.
В последующие месяцы я упорно старалась найти способ разъяснить Теду свою позицию. Но у нас как будто что-то сломалось: он был словно парализован своими эмоциями и не способен меня услышать. Я пребывала в растерянности, поскольку знала, что он любит меня и наша совместная жизнь для него важнее тех мелких уступок, на которые я просила его попробовать – всего лишь попробовать! – пойти ради меня. Я даже не произносила таких слов, как “больше никогда”. Однако наш союз буквально разваливался у меня на глазах. Неужели его мужская натура настолько привязана к существующему порядку вещей, что он готов потерять меня, только бы ничего не менять?
Было и еще одно обстоятельство, окончательно утвердившее Теда в своей правоте и в том, что я просто сошла с ума: он узнал, что я обратилась в христианство. Помните, как он злился, когда я решалась на серьезные поступки, не спросив у него совета? А уж поступок серьезнее этого трудно и вообразить!
Несколько месяцев тому назад моя подруга Нэнси Макгирк помогла мне совершить этот важный шаг. Теду я ничего не рассказывала, поскольку уже тогда не верила, что он меня поймет. Параллельно с нашей бурной совместной жизнью я жила еще и своей, внутренней, заботясь о своих собственных нуждах. Это давно вошло у меня в привычку.
Кроме того, я знала, что заговори я с Тедом о своей жажде духовного, он либо предложит мне выбирать между ним и собой, либо безжалостно высмеет меня. Но всё это было слишком для меня ново, и я чувствовала себя слишком ранимой. А его не случайно выбрали капитаном команды в дискуссионном клубе, когда он учился в университете! Попробуй я обсудить с ним всё заранее, у меня не было бы никаких шансов выстоять под его ураганной атакой на христианство, тем более что с большинством его аргументов я не могла не согласиться. Разве ты не знаешь, что христиане, так же как мусульмане, индусы и иудеи, считают женщину низшим существом? Что, по-твоему, означает миф об Эдеме? Женщину создали задним числом из Адамова ребра, чтобы она прислуживала ему, а потом обвинили в грехопадении. А как насчет сожжения ведьм, крестовых походов и инквизиции? Всё это было у него наготове. Тед знал Библию гораздо лучше меня – он прочел ее дважды от корки до корки, его самого “спасали” семь раз, причем однажды этим занимался сам Билли Грэм
[90]. В молодости он даже подумывал стать священником, но потом его младшая сестра умерла страшной, мучительной смертью – ее убила волчанка, – и Тед отвернулся от Бога.
Задним числом я понимаю, что не сказать ему было крайне нечестно с моей стороны. Но я чувствовала себя потерянной и опустошенной. Мне нужно было чем-то наполниться. Моя внутренняя жизнь уже некоторое время давала о себе знать, и я должна была дать ей имя. И я назвала ее “христианской”, поскольку это моя культура. Я стала молиться каждый день – вслух, на коленях – и чувствовала себя так, будто подключалась к могуществу Тайны, которая вела меня последние десять лет. Я не то чтобы научилась понимать, что Бог существует, ведь слово “научиться” подразумевает интеллектуальные усилия. Это было скорее непосредственное переживание Его присутствия, душевная ясность, открывающая мне доступ к чему-то, превосходящему сознание.
Впрочем, довольно скоро я начала спотыкаться об отдельные патриархальные догмы христианского вероучения, которые мне было трудно принять. Об этом я расскажу в следующей главе. Но я обнаружила, что отказ от догм не означает утраты веры.
