Я намеренно никак не готовилась к этому эпизоду – хотела сыграть под воздействием спонтанного импульса. На протяжении всей сцены я молчу, просто слушаю. Но что-что, а слушать я умею, а кроме того, надо было как можно убедительнее показать испуг – хотя именно это чувство всегда давалось мне очень нелегко. Однако когда заработала камера и я различила страх в голосе девушки, вместо ужаса на меня накатила извечная печаль. Это была печаль по моей подруге, по всем женщинам, ставшим жертвами мужского насилия, печаль по нашей уязвимости. Мне казалось, что это… неотвратимо. Я заплакала – по всем жертвам. Слезы брызнули из глаз. Зрителю ведь всё равно, что стало причиной моих слез. Главное – всё случилось так неожиданно, и эта вдруг возникшая реальность придала всей сцене такой накал, которого было бы не достичь, изобрази я просто испуг. Ли Страсберг как-то раз сказал: “Не надо ничего планировать. Надо быть”.
Когда мы отсняли этот эпизод, я поняла, что, если бы не наша с Элизабет поездка по стране и не новые феминистские идеи, забродившие в моей голове и вызвавшие сочувствие ко всем женщинам, моя реакция была бы совсем иной. Затем я подумала, что благодаря развитию у меня активистского сознания, стала лучше понимать людей и мотивы их поведения – от чистого фрейдизма (именно так, как ни напыщенно это звучит) и личных предпочтений до исторических, социальных, экономических и гендерных факторов, – а это, в свою очередь, могло направить меня на путь сопереживания и более осмысленной деятельности.
В “Клюте” мне нравится абсолютно всё, даже сейчас. В наше время фантастических спецэффектов, которые делают нас невосприимчивыми к традиционным страшилкам, всё так же замирает сердце от зловещей музыки Майкла Смолла; операторское искусство Гордона Уиллиса, снискавшее ему славу “князя тьмы”, сначала затягивает тебя, а потом оглушает жутью. Алан Пакула не упустил из виду ни одной мельчайшей детали и сумел добиться от меня того, что было ему нужно. В итоге через год я получила своего первого “Оскара” за роль Бри Дэниел.
Сейчас, задним числом, я вижу сходство между собой и Бри – женщиной, которая в проституции видела меньшую угрозу для себя, нежели в подлинной близости.
Я еще не привыкла к ненависти. Не скажу, что до сих пор все меня любили. Коли уж на то пошло, что значит любить – или ненавидеть? Мои публичные выступления могли быть достаточно резкими, но в целом меня воспринимали как модную знаменитость, порой несдержанную в суждениях, однако безвредную. Поэтому я удивилась, впервые заметив недружелюбное отношение к себе, тем более в киностудии.
Я изо всех сил старалась не опаздывать, выучить роль и не проявлять замашек кинодивы. Один раз я это уже сделала – от страха перед съемкой какого-то эпизода в “Прогулках по дикой стороне” начала заново гримироваться, как будто другие брови и более яркая помада могли бы что-то изменить. Когда я наконец явилась на съемочную площадку и почувствовала, что на меня злятся, я совсем оцепенела от ужаса. Тогда я усвоила урок: если атмосфера в павильоне тяжелая, работать с отдачей невозможно. Мне необходимо было, чтобы меня уважали, чтобы в трудных эпизодах за меня болели. Поэтому, увидав однажды утром полотнище американского флага над дверью “квартиры” Бри, я застыла в изумлении. Я никому не призналась в этом, даже Алану Пакуле: не хотела показать, что поняла намек на мою непатриотичность. Помню, я сидела в гримерной перед зеркалом и чуть не плакала. Но за тот час, пока я готовилась, моя жизненная энергия выдавила это чувство за некую высокую стену, за которой я спасалась и позже в самых болезненных ситуациях, когда понимала, что служу громоотводом для людской злобы.
Я знала, что должна заниматься общественной деятельностью, что надо остановить вьетнамскую бойню и что я просто обязана использовать свою славу, чтобы помочь запуганным, лишенным защиты и перспектив людям. Поэтому я настроилась на обычную работу и вышла из гримерной с мыслью: “Идите вы все в жопу!” Поскольку “идите все в жопу” было девизом моей героини, такой настрой оказался правильным. Кроме того, Алану, Дональду, Гордону Уиллису и оператору Майклу Чепмену – тем, кто находился непосредственно рядом со мной, я точно нравилась. С той поры я живу с сознанием того, что не все относятся ко мне одинаково. Была инстинктивная ненависть, а было и восхищение – нечто новое для меня. Я не привыкла к тому, что мне приветственно махали, сложив пальцы в знак мира. Письма от поклонников я и раньше получала, но писем с благодарностью за четкую позицию до сих пор не было, и, когда я выступала в телевизионных ток-шоу, реакция зрителей тоже стала совсем иной – меня поддерживали. Это доставляло мне большое удовольствие.
В те дни, сама того не ведая, я попала в “целевую аудиторию” государственной программы контрразведки (COINTELPRO), тайного детища Джона Эдгара Гувера, который поставил себе задачей дискредитировать антивоенное движение и чернокожих боевиков и сорвать их акции. В ход шли любые средства – внедрение агентов, диверсии, запугивание, убийства лидеров (как прямые, так и руками наемных киллеров из противоборствующих группировок), обвинения по сфабрикованным делам, а также журналистские “утки”, то есть вбрасывание ложной информации для прессы в виде фальшивых, клеветнических писем и провокационных листовок, компрометирующих объект слежки. Специальная комиссия под руководством сенатора Фрэнка Чёрча детально проанализировала деятельность COINTELPRO и пришла к выводу, что эта “программа изощренной, неусыпной слежки открыто препятствовала применению Первой поправки о свободе слова и собраний”. Такое впечатление, будто для спасения демократии власти считали необходимым ее уничтожить. И вот вам результат – Уотергейт и первая в истории США досрочная отставка президента.
Лос-анджелесское отделение COINTELPRO возглавлял Ричард Уоллес Хелд, ас черного пиара. Джим Беллоуз в своей книге “Последний редактор” пишет, что весной 1970 года, когда он занимал пост главного редактора Los Angeles Times, Ричард Хелд с одобрения Джона Эдгара Гувера и на пару с журналисткой рубрики светских новостей Джойс Хабер запустили сплетню о некой актрисе киномюзикла, забеременевшей от члена партии “Черных пантер”. Надо сказать, что эту партию спонсировала Джин Сиберг, которая действительно сыграла одну из главных ролей в музыкальном фильме “Золото Калифорнии”
[51] и действительно ждала ребенка – но только от своего мужа, французского писателя Ромена Гари.
В августе еженедельник Newsweek прямо назвал имя той актрисы – Джин Сиберг. Джин, уже на седьмом месяце, попыталась наложить на себя руки, спровоцировала тем самым выкидыш и потеряла ребенка. На похоронной церемонии в Париже Джин оставила гробик открытым, дабы ее родные и близкие могли убедиться в том, что девочка, которую она нарекла Ниной, была белой. Джин пыталась свести счеты с жизнью ежегодно, в день смерти Нины вплоть до 8 сентября 1979 года, когда ее нашли мертвой в машине в Париже. В сентябре же ФБР призналось в содеянном. Семь месяцев спустя застрелился Ромен Гари. Молодцы, парни, отличная работа – и всё на деньги налогоплательщиков.
В июне, вскоре после первой статьи о Сиберг, тот же Ричард Хелд получил добро от Гувера на то, чтобы подкинуть колумнисту газеты Daily Variety Арми Арчерду фальшивку на меня. “Надо полагать, – подчеркнул Гувер в указаниях Хелду, – что заметка на полосе голливудских светских новостей об участии Фонды в деятельности партии «Черных пантер» подмочит ее репутацию в глазах широкой публики… Позаботьтесь о том, чтобы никакие ниточки не привели к Бюро [ФБР]”. Хелд, в свою очередь, сочинил следующее письмо:
