Мои обвинители не унимались. К концу девяностых в Интернете вновь пошли гулять всякие небылицы (и гуляют до сих пор), хотя даже капитан Майк Макграт, военнослужащий ВМС в отставке и бывший военнопленный, президент организации военнопленных Вьетнамской войны, говорит, что распространенная в Сети история – вранье.
Вопреки всем попыткам сделать из меня злодейку, в 1976 году по результатам проведенного журналом Redbook опроса я вошла в десятку самых популярных женщин Америки. В 1985 году американская молодежь отдала мне первое место в рейтинге журнала U. S. News, а Ladie’s Home Journal в том же году поставил меня на четвертую позицию в списке популярных американок. Мои книги и видео – по-прежнему бестселлеры, мои фильмы, по крайней мере начала восьмидесятых, пользуются большим успехом. Я говорю это не из хвастовства – мне кажется, я должна дать вам понять, что очень многие американцы не обращали внимания на ложь и обвинения, выдвинутые против меня.
Однако обвинители не унимались. В 1988 году новость о том, что я буду сниматься в “Стэнли и Айрис” с Робертом Де Ниро в Уотербери (штат Коннектикут) вызвала большой резонанс, широко комментировалась в прессе, и шум не утихал несколько месяцев. Первыми разволновались крайние консерваторы во главе с ветераном Второй мировой войны и бывшим председателем местного комитета Республиканской партии Гаэтано Руссо, который дважды проиграл на выборах – в Конгресс и на пост мэра. Руссо организовал “Коалицию американцев против «ханойской Джейн»” и городские митинги и даже пытался провести резолюцию, чтобы выдворить меня из Уотербери. Его поддерживал земляк, конгрессмен-республиканец Джон Дж. Роуленд, впоследствии губернатор Коннектикута, сложивший свои полномочия в 2004 году, когда в результате федерального расследования коррупционных преступлений над ним нависла угроза импичмента.
Едва стало известно, что я буду сниматься в Уотербери, городская газета подняла над улицей флаг Ку-клукс-клана, а в Ногатуке несколько куклуксклановцев заявились в зал организации “Ветераны американских зарубежных войн” и попытались настроить людей против меня. Их попросили удалиться. Однако в этих краях оказалось множество бывших “вьетнамцев”, которые тоже были вовлечены в конфликт. Бывший морпех Рич Роуленд позднее сказал мне: “Ветераны сорвали на вас злость. Ребята вернулись домой, а их, как им кажется, тут за людей не считают. Война здорово озлобила нас и разочаровала, но эти чувства не находили выхода, вот и вывалили всё на вас. А что мы могли сказать правительству?”
Однажды Гаэтано Руссо созвал митинг в уотерберийском парке Лайбрери, и мое чучело вздернули на суку. Туда пришло немало народу, поступило предложение обратиться к муниципалитету с просьбой не пускать меня в город.
За принятие резолюции высказался и Рич Роуленд, ветеран Вьетнамской войны, но, к его огромному удивлению, среди участников митинга оказалось всего восемь бывших “вьетнамцев”. Где они все, спрашивал он себя? Ерунда какая-то. Резолюция с треском провалилась.
За происходящим следил публицист Стивен Риверс, мой друг. Я работала в Мексике, где снимался “Старый гринго”, и Стивен держал меня в курсе, присылая газетные вырезки. Я помню, как вглядывалась в фотографии из газет, в лица ветеранов, которые были на том митинге. Знакомые лица. Такие же парни веселились на наших антивоенных шоу. Я знала, как с ними говорить. Я много общалась с солдатами и чувствовала, что понимаю их переживания лучше, чем те, кто не был во Вьетнаме.
Я попросила Стивена устроить мне встречу с бывшими “вьетнамцами” из Уотербери.
Когда я приехала в Уотербери, Стивен договорился с местным священником, чтобы тот позволил нам собраться в зале при его церкви. Не помню, чтобы мне было страшно туда идти. Коли уж на то пошло, мне становилось легче на душе от того, что встреча скоро состоится. Я решила действовать по обстоятельствам. Про себя я твердо могла сказать, что всегда сочувствовала нашим солдатам. У меня не было уверенности в том, что я сумею донести это до сознания каждого, но прямой разговор должен был дать хоть какой-то положительный результат.
Я вошла в зал, где уже сидели широким кругом двадцать шесть человек. Кое-кто был в военной форме. У кого-то были значки и кепки с надписями “ханойская Джейн” и “предательница”. Эти люди воевали в пехоте – они называли себя пешками.
Увидав меня одну, без сопровождения и без охраны, они явно удивились. Позже один из ветеранов сказал мне: “Вы вошли, и я подумал про себя: какая же она маленькая. Обычная маленькая женщина”.
Рич Роуленд надел камуфляжную куртку, в кармане у него лежала “карта смерти” – пиковый туз. В 1969 году он привез с собой во Вьетнам целую пачку таких тузов. Его рота получила название Delta Death Dealers
[64], и морпехи оставляли на каждом убитом враге пикового туза.
“Я собирался швырнуть карту вам в лицо, если мне не понравится то, что произойдет в зале”, – позднее, в 2003 году, признался Рич.
Я заняла свое место в кружке и предложила всем по очереди рассказать о себе. Начали с меня. Я объяснила, что хочу поговорить о том, при каких обстоятельствах я поехала в Северный Вьетнам, тогда станет ясно, зачем я поехала. Объяснила, что бомбардировки дамб перед самым началом сезона дождей очень всех тревожили. Сказала, что наше правительство отрицало факт бомбежек. Рассказала многое из того, о чем уже написала в этой книге, и о своей прежней работе с военнослужащими и ветеранами. Мне очень жаль, что некоторые мои слова и жесты были восприняты как бессердечие по отношению к американским солдатам, я никак этого не ожидала. Я попросила прощения за это и сказала, что всю жизнь буду жалеть о нанесенной мною обиде и непонимании, – но не могу просить прощения за то, что поехала в Северный Вьетнам, старалась разоблачить ложь Никсона и боролась за прекращение войны.
“Я горжусь тем, что сделала это, – сказала я, – точно так же, как вы гордитесь тем, что выполняли свой долг. Никто из нас не более добродетелен, чем другие. Нас всех одолевал ужас, и все мы поступали так, как считали нужным. Эти события подействовали на всех нас. Никто больше не будет прежним. Нас всех обманывали”.
Мы продолжали по кругу. Пошли откровения, гнев, эмоции. Лились слезы. Это напоминало изгнание бесов. Я даже не подозревала, как много в этой части Коннектикута американцев в первом поколении. Для этих молодых людей военная служба во Вьетнаме была своего рода обрядом посвящения в истинное гражданство. “У нас было два пути к тому, чтобы стать настоящими американцами. Либо поступить в колледж, как моя сестра, либо пойти на военную службу. Я пошел в армию. И стал американцем”, – сказал мне один из них. Его сосед записался в армию по той же причине.
– Но до нас американская армия не проигрывала войн, – добавил он, стараясь сдерживаться.
Я поразилась. Мне и в голову не приходило, что эти ребята винят себя и думают, что они слабаки.
– Но не вы проиграли войну, – ответила я. – В этой войне никто не мог победить, и Кеннеди с Джонсоном отлично это понимали. За поражение несут ответственность не солдаты, а те, кто послал вас туда!
