Быть может, проницательнее других характер Сегье раскрывает замечательный портрет работы Шарля Лебрёна, находящийся сейчас в Лувре, где Сегье изображен во время торжественной церемонии въезда новобрачной королевы Марии Терезии в Париж в августе 1660 года. На портрете, заказанном канцлером лично, он сидит на лошади, в тени двух огромных балдахинов, в окружении молодых слуг. В затканной золотом одежде, в широкополой шляпе, он похож на какого-то кардинала эпохи Возрождения в парадном облачении. Но самое примечательное в портрете – лицо. Сжатые губы, сдвинутые брови, холодные глаза, устремленные на невидимого наблюдателя, красноречиво говорят о его воле, честолюбии и способности идти по головам.
На всем протяжении процесса Сегье, в 1642 году уже председательствовавший на процессе Сен-Мара
[422], проявлял к Фуке нескрываемую враждебность. Счеты между ними длились еще со времен миссии Фуке в Дофине в 1644 году
[423], хоть и неясно, что привело к тому давнему конфликту. Отношение канцлера к Фуке после ареста объяснить проще. В 1650-х годах Фуке совершил стремительный карьерный взлет, обойдя старшее поколение высокопоставленных государственных чиновников, таких как канцлер. Сегье, хотя и был с 1656 года официально реабилитирован, мог ощущать, что после того, как он повел себя в конце Фронды, при дворе к нему относятся прохладно. В 1661 году его исключили из королевского Conseil d’en haut, куда входил Фуке, затем свели его функции к административным и юридическим. Для роли канцлера Франции, с ее историей и значимостью, все это являлось вопиющим умалением и вполне могло усиливать неприязнь канцлера к Фуке. Неизвестно почему, однако свое исключение из совета Сегье приписывал влиянию именно Фуке. Кроме того, он схлестнулся с Фуке в 1661 году. Тогда суперинтендант отозвал один из налоговых откупов, в котором у Сегье была доля, и отказался компенсировать ему убытки
[424]. Падение Фуке и пост председателя Палаты правосудия позволяли Сегье заново укрепить свои позиции. Но для этого ему требовалось обеспечить вердикт и приговор, которого ожидали Кольбер и Людовик XIV.
Из-за других своих обязанностей Сегье не часто присутствовал в палате на ранних стадиях разбирательства. В его отсутствие председательствовал Гийом де Ламуаньон, старший магистрат и premier président (первый председатель) Парижского парламента. Наследник еще одного прославленного юридического клана, Ламуаньон в 1650-х был восходящей звездой парламента и борцом за парламентские прерогативы против Мазарини. И все же, как только осенью 1658 года стала доступна должность старшего магистрата, на которую назначал король, Фуке заставил Мазарини назначить Ламуаньона, а не Несмона. Последнего кандидата активно поддерживал Летелье (позже Ламуаньон оспаривал эту версию развития событий)
[425]. Однако в дальнейшем Фуке довелось противостоять Ламуаньону. Когда парламент критиковал его финансовые меры, Ламуаньон, как старший магистрат, выступал от лица своих коллег. К моменту ареста Фуке они больше не были ни друзьями, ни политическими союзниками
[426]. Современники считали Ламуаньона человеком высоких моральных качеств. Как многие парижские магистраты, он разбирался в литературе. Среди его приятелей были Буало
[427] и Расин
[428]. Пелиссон тоже часто посещал его литературный салон
[429].
Во время процесса Ламуаньон не скрывал своих сложных отношений с Фуке. Беспокоили эти связи и Кольбера
[430]. Трения между Ламуаньоном и Кольбером усугубились, когда Кольбер пренебрег стандартными юридическими процедурами. Этим он болезненно задел представления Ламуаньона о «надлежащем судопроизводстве»
[431]. Эффект от сдержанности Ламуаньона усиливало его положение среди других магистратов. Как минимум восемь из судей были с ним так или иначе связаны и, голосуя в ходе процесса, часто следовали его примеру
[432].
Вопреки стараниям Кольбера, найти магистратов, ничем – ни хорошим, ни плохим – не связанных с Фуке (сегодня такие связи означали бы отвод судьи), – оказалось весьма нелегко. Так, Кольбер горько сетовал на то, что Ренар получил от Фуке пенсию, что Брийяк участвовал в транзакциях Фуке, связанных с акцизами, а Беснар де Резе получил с помощью Фуке интендантство в Нормандии. И к тому же последний воспользовался содействием подсудимого после того, как, вопреки усилиям Кольбера, смог выиграть в 1657 году иск к Летелье. Шестеро судей признали свое отдаленное родство, по крови или через брак, с семьей Фуке, хотя эти связи часто уступали по силе другим союзам с противоположными интересами. Например, Ренар признавал, что они с Фуке называли друг друга кузенами (cousinait). Но на самом деле, неизвестно почему, – родство было слишком отдаленным, чтобы установить его точно. Бушра
[433] признавал родство с суперинтендантом, но оговаривал свою «враждебность» (l’hostilité) к нему. Понсе, открыто враждебный к Фуке на протяжении всего процесса, тоже был его дальним родственником. Впрочем, он приходился родственником и Талону. Родней Талона были и Вуазен, женатый на его сестре Мари Талон, и Поншартрен, женатый на кузине Талона Мари-Сюзан Талон
[434].
