Казаки были замечены еще у воды. К ним прискакали двое мужиков на неоседланных конях, молча разглядели служилых и понеслись обратно, взмахивая локтями, как птенцы неоперенными крыльями.
Похабов приказал остановиться напротив стойбища. Из юрт начали выходить мужики в халатах с саблями и луками, на некоторых из них были кованые шлемы.
— Дружинка — за струг! — приказал сын боярский, заметив воинские сборы. — Федька, ко мне! Если что, будешь первым палить!
Казаки без суеты раздули тлевший огонь, зажгли фитили пищалей и мушкетов. Собравшись толпой, воинские мужики двинулись к реке пешком. Шагали они важно, переваливаясь с боку на бок, глядели на гостей неприязненно. За первой шеренгой, одетой в богатые халаты и брони, шли мужики попроще, в суконных и меховых шапках. Все остановились в двадцати шагах от реки, молча уставились на незваных гостей.
Похабов окликнул толмача, сделал десять шагов вперед. Под боком у него боязливо жался Мартынка.
— Хазак!.. Хазак! — прокатился ропот за широкими спинами в бронях.
В первом ряду с грозным видом стоял молодой мужик в шапке, шитой
серебром, с серебряным наборным поясом. К нему и обратился Иван Похабов с государевым жалованным словом. Мартынка залопотал, загыркал, чтобы здешние мужики на государеву милость были надежны и были бы под его государевой рукой в вечном подданстве. И государь их пожалует, велит от врагов оберегать.
Иван Похабов подождал, когда толмач умолкнет, добавил громовым голосом:
— А нынче опечален наш государь убийством казаков в здешних местах. Велел нам казнить здешние народы за ваши вины с милостью и с пощадой. Если поклянетесь ему в верности и дадите ясак — он всех простит!
Мартынка, протараторив сказанное атаманом, опять умолк. Молчали и мужики, вышедшие к казакам. Толмач кашлянул, шмыгнул носом.
— Вдруг не понимают по-балагански? — пробормотал, виновато поглядывая на Похабова.
Но самый видный мужик в серебряной шапке скривил пухлые безусые губы, плюнул на землю и сказал:
— Нет у нас соболей! Весной мунгалам продали. Ждите зимы, будут соболя — одарим!
Плевок в сторону заката после жалованного государева слова возмутил казаков.
— Бей их, батька! — взвыл Федька Говорин. — Царю нашему не поклонились!
Браты, будто ждали этого крика, выхватили сабли, ножи, подняли дубины и бросились на сына боярского с толмачом. По уговору те оба упали на сырую землю. Федькины казаки дали залп. Пороховой дым на миг скрыл нападавших и тут же густым облаком был отнесен по течению реки.
Залп не напугал кочевников и не сильно навредил им. Двое раненых отползли в сторону, остальные с яростью бросились на казаков. Мартынка откатился к стругу, перескочил через него с борта на борт через лежавшую на спине Савину. Лицо женщины было сосредоточенным, незрячие глаза глядели в низкое, хмурое небо.
Иван завертелся чертом, не давая себя окружить. Его сабля звенела по броням врага. Федькины казаки вставили тесаки в теплые стволы ружей, бросились к нему на помощь. Братские люди откатились назад, схватились за луки. Тут прогремел залп людей Дружинки из-за струга. С десяток нападавших было сбито с ног. Другие побежали к юртам. Казаки вязали легко раненых и молодого князца, плевавшего на закат.
Пятерых во главе с Дружинкой Иван оставил возле струга, при пленных, с остальными побежал к юртам. Оттуда пустили несколько стрел. Казаки ответили парой выстрелов. Мужики бросились ловить коней и без седел умчались вверх по протоку.
«За подмогой!» — Похабов махнул саблей в их сторону и указал Федьке на три юрты. Сам с казаками ворвался в большую. Народу в ней было много, в большинстве старики и дети. Из-за сундуков зверятами выглядывали малолетки.
Юрта была богатой. Князец имел много серебряных украшений, алое сукно от бухарских или заморских купцов.
— Атаман! — вскрикнул Мартынка, перебирая в руках русскую кольчугу. Затем, разбросав ворох одежды, поднял казачью ладанку и опять окликнул Похабова.
Перевернув все, опростав сундуки, казаки сложили в лавтак серебро, брони, ладанку, найденный топор, сукно. Рухляди они не нашли. Под бессильное кряхтение стариков и подвывание старух сбили в кучу девок и женщин с детьми, двух мужиков, которые не оказывали сопротивления.
Зааманаченных было больше двух десятков. Глядя на детей, Савина жалостливо всхлипывала и вытирала слезы. Казаков она ни о чем не просила, ни в чем не винила. Иван подошел к связанному князцу, бросил к его ногам лавтак с кольчужкой. Спросил, где взяли.
— Наменяли у тунгусов! — хмуро ответил тот.
И как ни пытали его, стоял на своем. Потом предложил мириться:
— За моих людей возьмите выкуп, что награбили. На другой год, как будут соболя, дам ясак! — рыкнул и снова сплюнул под ноги.
На стане задымили костры. Казаки стали готовить ужин. К ночи пришли старухи, принесли заложникам вареного мяса, творога и кислого молока. Казаки уже говорили между собой о дележе добытого на погроме.
— Князцов и их семьи можно аманатить, можно отпускать за выкуп, продавать нельзя! — напомнил государев указ Похабов. Воеводы, охотно покупавшие ясырей, часто говорили об этом.
— Мы сами теперь, как ясыри, связаны этой оравой по рукам и ногам! — ворчал Федька. — Давай отпустим раненых?
— Отпусти! — разрешил Похабов. — Князца держи.
Федька кликнул помощников, те развязали руки раненым. Кому-то несильно поддали под зад за дерзость и отправили к юртам лечиться.
Все так же бусил дождь. Невидимая влага висела в воздухе, зябко оседала на лицах и одежде. Мужики, убежавшие на конях, к вечеру не вернулись ни с подмогой, ни с выкупом, ни с предложением о мире. Ясыри, скорчившись, жались друг к другу. Промокший князец неприязненно буркнул Мартынке, чтобы казаки и ясыри принесли и поставили малую юрту.
Юрт принесли две. Ночь прошла без нападений, но беспокойно. Пленники то и дело выскакивали по нужде. Караульные орали на них, загоняя обратно.
— Засеку надо делать! — объявил Похабов утром. — Если придут скопом, на ровном месте нам не удержаться.
Казаки протянули струг к лесу, подступавшему к протоке. Привели туда ясырей, связанных попарно. Застучали топоры, с треском стали падать деревья. Люди отряда не успели заострить сучья и верхушки, как со стороны восхода показались конные люди в островерхих шапках. Их было полторы сотни.
Отряд привычно, без суеты, укрылся за поваленными деревьями. С саблей в руке сын боярский указывал, кому где стоять. Кони заметались у поваленных деревьев. Похабов дал знак. Прогремел залп. Закричали раненые, пронзительно заржали изувеченные лошади. Несколько десятков всадников осадили коней перед давившейся свалкой и поскакали в объезд к протоке. Там путь им преградили казаки Федьки Говорина.
Конница, как морская волна, отхлынула от засеки и снова собралась в кучу на открытом месте. В другой раз всадники приблизились рысцой на полсотни шагов и стали осыпать казаков стрелами. Те, приберегая порох и свинец, отстреливались из луков. В засеке было ранено несколько ясырей.
