Чем дальше уходил отряд от кельи черного дьякона, тем чище становился лед, тем легче двигались нарты. На третий день, к полудню, задул в лица сырой ветер. Он нес по застывшей реке клочья облаков. Потом померкло солнце, стеной преградил путь влажный, колючий туман. Он висел над большой полыньей, раскинувшейся от одного скалистого берега до другого. Стаи уток плескались в черной, студеной воде, чудные, неземные звуки доносились со стороны Байкала. Пугаясь их, боязливо озирались путники.
По-медвежьи взревел вдруг Оська Гора. Казаки испуганно завертели головами. А тот, выпучивая глаза, указывал рукавицей в туманную глубь полыньи. Из воды высунулась черная усатая большеглазая морда и, пофыркивая, разглядывала людей. Потом чихнула, шевельнула ноздрями и скрылась, оставив над собой расходившиеся по воде круги.
— Дедушка! Или че? — крестился Оська.
— Дурак! — выругался Похабов. — Нериа это. Тебе же про нее рассказывали.
Нарты протащили вдоль скал по забережной наледи. Остался за спинами туман, и открылась ледовая даль Байкала с цепочкой гор на другой стороне. На этой белой бескрайней равнине великим множеством огней блистали и розовели в лучах заката отглаженные ветрами льдины.
Люди расселись на обледеневших камнях берега и завороженно смотрели вдаль, устало помалкивали.
— Вот ведь соблазн! — хмыкнул в бороду Похабов и окинул товарищей повеселевшими глазами. — Вдоль берега идти — это ведь только до култука дня три-четыре тащить нарты, да оттуда до Селенги с неделю, не меньше. А напрямик да при попутном ветре.
— Задень! — бесшабашно поддакнул Федька Говорин.
— Через Байкал даже чипогирцы на оленях не ходят, — неуверенно напомнил толмач Мартынка о том, что знали все. И тут же поправился: — А хорошо бы за день!
Как ни упреждал Похабов других и самого себя, вспоминая прошлогоднюю переправу через Байкал, а ночевать повел свой отряд в падь на восход солнца, где прошлый год стоял тунгусский урыкит.
Ночь ясно вызвездила небо. Крепкий морозец пощипывал щеки. Ветра не было.
— Если заночуем во льдах, что с того? — не унимался Федька. — Не на воде же, не утонем. Попостимся денек, зато на неделю раньше ясак возьмем и дальше сходим.
— Тиу-у! — опять запело в ночи ледовое поле, отзываясь многоголосым эхом с крутых гор. От причудливых звуков мурашки бежали по спинам путников. Меченка пугливо крестилась и вертела по сторонам красным носом.
— То ли ругается дедушка, то ли радуется? — перешептывались казаки и охочие люди.
— Лучше идти дольше, но возле берега! — с сомнением качал головой Дружинка. — Твердь она и есть твердь!
С ним соглашались, но мало кому хотелось тянуть нарты лишнюю неделю. Казаки отбрехивались от разумных слов десятского, вспоминали тяготы перехода по реке.
Тихим и морозным февральским утром, едва забрезжил рассвет, все были готовы к выходу. Дымы костров тянулись к небу. Ясно высвечивался другой берег с очертаниями гор. И был он так близок, что даже Дружинка засомневался: стоит ли обходить Байкал возле берега.
Сын боярский вздохнул, перекрестился на восход, сиплым голосом призвал Илью пророка помочь удержать погоду доброй, а небо ясным.
— «Радуйся, Никола, великий Чудотворче!» — запели казаки, выбирая себе путь и судьбу. Заскрипели полозья нарт по гладкому льду. Сын боярский шел первым с пешней в руке. Лед был крепок. Время от времени он начинал петь неслыханными звуками, ухать шаманским бубном. Похабов опасливо оглядывался, задирал бороду, напрягая жилы на горле, старался перепеть эти чудные звуки верными молитвами, но его слабый голос жалко терялся в бескрайней ледовой равнине.
На пути отряда то и дело вставали льдины, торчавшие в рост человека и выше. Похабов обходил их, уклоняясь к восходу, к Селенге. Иной раз через заторошенные поля приходилось прорубаться топорами и протягивать нарты. Путники снова выходили на чистый лед. Иной раз он был так скользок, что разъезжались ноги в ичигах и сарах, легкий порыв ветра нес куда хотел и нарты, и раскоряченных людей.
Слава богу, ветер дул с полуночной стороны, в спины идущих, не сильно сбивал их с пути. Но скользкая гладь перемежалась снежными сугробами с настом, в который путники проваливались до колен и опять, напрягаясь, протаскивали нарты бечевой.
Покрылся дымкой и пропал в ней берег. Потом исчез другой. Синее небо стало затягиваться тучами, а недавно блестевшее, ясное солнце становилось красным и круглым. Вскоре оно потемнело, как каравай ржаного хлеба, размазалось по тучам, как раздавленный яичный желток. На лицах казаков появилось беспокойство.
Во второй половине дня солнце и вовсе пропало. Люди шли по ветру, то и дело прорубаясь сквозь поля торчковых льдов. Незаметно стали подступать сумерки. Самые отчаянные и удалые уже смирились с тем, что к ночи до берега не дойти и скоро надо будет устраивать ночлег.
Шли, пока были силы. Меченка лежала на нарте вниз лицом, заботливо укутанная одеялами. Но вот стал спотыкаться даже неутомимый Оська Гора. Передние нарты снова уткнулись в торосы. Люди сбились в кучу вокруг атамана.
— Видать, испытывает Господь! — шепеляво пробормотал он выстывшими губами.
— Тяжкая будет ночь! — тихо всхлипнул кто-то. — Кизяка — и того нет.
— Тяжкая! — согласился сын боярский. — Но пережить можно. — И приказал: — Руби лед, строй стены, чтобы укрыться от ветра.
Звезд не было. Наверное, только к полуночи едва живые от усталости люди сложили из льда стены, накрыли их лыжами и лавтаками, залезли под низкий кров и прилегли на нартах, кутаясь в шубные кафтаны, меховые одеяла. Вскоре Оська Гора сладко всхрапнул.
— Ему что? — завистливо проворчал Федька. — Баба за пазухой греет.
— Самой бы отогреться! — огрызнулась из тьмы Меченка.
— По одному замерзли бы, — зевая, пробурчал Похабов. — Скопом переживем и эту ночь.
Пел и вздрагивал в ночи лед. То утихал, то снова подвывал ветер.
Среди ночи повалил снег, лавтаки обвисли. В ледяной избе стало тепло. Перед самым рассветом тускло вызвездило. На сереющем небе вблизи от стана обозначилась темная гряда гор.
— Всякое разное видел, — бормотал Похабов, зевая и крестя рот, — но чтобы погода менялась по много раз в сутки. Дойдем до леса — доспим!
Он скинул одеяло и встал первым, постанывая от болей в костях. Распрямился, сбросил лавтак с крова, огляделся по сторонам. За ним неохотно поднимались согревшиеся к утру люди.
Какими близкими ни казались горы, а по рыхлому снегу подошли к ним только к полудню. Скалистый берег круто вздымался изо льдов. Отряд пошел вдоль него на восход до первой пади. Едва живы от усталости, после бессонной ночи, после двухдневного перехода без горячей еды и питья, казаки наконец развели костры.
— Как знать… — покаянно ворчал Похабов, отогревая руки. — Может быть, вдоль берега, через култук, и быстрей бы дошли.
