— Ну что ж, напомним Армстронгу через три года, — пожал плечами Таунсенд.
В первом часу ночи, когда вечеринка подходила к концу, в кабинет редактора вошел посыльный и сообщил, что станки не работают. Таунсенд с Брюсом бросились в типографию и обнаружили, что рабочие объявили забастовку и разошлись по домам. Они засучили рукава и попытались снова запустить станки, но это оказалось невыполнимой задачей — они быстро выяснили, что им в буквальном смысле вставили палки в колеса. На следующий день газета вышла тиражом всего 131 тысяча, и ни один экземпляр не добрался дальше Бирмингема, так как машинисты поездов объявили забастовку в поддержку профсоюзов типографских работников.
Вся пятая полоса утренней «Ситизен» была посвящена рассуждениям на тему, не пора ли вернуть старый «Глоуб». В конце концов, «Нелегальный иммигрант» — как они упорно называли Брюса — обещал новые рекордные тиражи и сдержал слово: теперь тираж «Ситизен» превышает тираж «Глоуб» тридцать к одному. Да-да, тридцать к одному!
На другой полосе «Ситизен» предлагала своим читателям пари со ставкой сто к одному, что «Глоуб» не протянет и шести месяцев. Таунсенд тотчас выписал чек на тысячу фунтов и послал с курьером Армстронгу, но расписки не получил. Однако после звонка Брюса в Национальную ассоциацию новостей эту историю опубликовали все остальные газеты.
Наутро Армстронг объявил на первой полосе «Ситизен», что положил чек Таунсенда на тысячу фунтов в банк, и поскольку «Глоуб» вряд ли протянет еще шесть месяцев, он внесет пожертвование в размере 50 тысяч фунтов в Фонд помощи прессе и еще 50 тысяч фунтов — в любую благотворительную организацию на выбор Таунсенда. К концу недели Таунсенд получил больше ста писем от ведущих благотворительных учреждений, которые убеждали его, почему он должен выбрать именно их.
Следующие несколько недель «Глоуб» редко печатала больше 300 тысяч экземпляров в день, и Армстронг никогда не забывал сообщать об этом своим читателям. Шли месяцы, и Таунсенд в конце концов признал, что ему придется объявить войну профсоюзам. Но он понимал, что не решит свою проблему, пока лейбористская партия будет у власти.
ГЛАВА 30
ГЛОУБ, 4 мая 1979 года:
МЭГГИ ПОБЕДИЛА!
Телевизор в кабинете Таунсенда работал всю ночь — он следил за результатами выборов. Как только стало ясно, что Маргарет Тэтчер переезжает на Даунинг-Стрит, 10, он быстро написал передовицу, в которой уверял своих читателей, что Британия вступает в захватывающую новую эру. Статья заканчивалась словами: «Пристегните ремни».
В четыре часа утра они с Брюсом, шатаясь от усталости, вышли из здания, и Таунсенд бросил ему на прощание:
— Ты же понимаешь, что это значит, да?
На следующий день Таунсенд договорился о личной встрече с Эриком Харрисоном, генеральным секретарем отколовшегося профсоюза типографских работников, в «Хауард-Отеле». Когда встреча подошла к концу, в дверь постучал старший швейцар и спросил, не может ли он поговорить с Таунсендом наедине. Он сообщил, что, вернувшись раньше после перерыва, случайно услышал разговор младшего швейцара по телефону. Таунсенду не потребовалось выяснять, кто был на другом конце провода.
— Я сейчас же его уволю, — пообещал старший швейцар. — Уверяю вас, это больше не повторится.
— Нет-нет, — сказал Таунсенд. — Пусть остается на прежнем месте. Скорее всего, здесь я больше не буду проводить встречи с людьми, о которых Армстронг не должен знать, но почему бы мне не встречаться здесь с теми, о ком я хочу, чтобы он узнал?
На ежемесячном заседании правления «Армстронг Коммьюникейшнз» финансовый директор доложил, что, по его оценке, «Глоуб» теряет около 100 тысяч фунтов каждую неделю. Какими бы глубокими ни были карманы Таунсенда, отрицательный денежный поток скоро опустошит их.
Армстронг улыбнулся, но ничего не сказал, пока сэр Пол Мэтланд не перешел ко второму пункту повестки дня, и попросил его проинформировать правление о своей последней поездке в Америку. Армстронг довел до их сведения, как обстоят дела в Нью-Йорке, и сообщил, что в ближайшем будущем намерен совершить еще один перелет через Атлантику. Он считал, что скоро компания будет в состоянии публично объявить о намерении купить «Нью-Йорк Стар».
Сэр Пол в ответ заявил, что его беспокоит масштабность подобного приобретения, и попросил не принимать никаких обязательств без одобрения правления. Армстронг заверил его, что у него и в мыслях не было поступить таким образом.
Когда перешли к «Другим вопросам», Питер Уэйкхем обратил внимание правления на статью в «Файнэншл Таймс», в которой говорилось, что Таунсенд недавно купил крупный комплекс складских помещений на Острове Собак, и по ночам туда все время что-то привозят грузовики без опознавательных знаков.
— Кто-нибудь знает, что там происходит? — сэр Пол обвел взглядом сидящих за столом.
— Нам известно, — ответил Армстронг, — что вместе с «Глоуб» Таунсенду подсунули транспортную компанию. Раз его газеты терпят убытки, вероятно, ему пришлось переключиться на другой бизнес.
Кто-то рассмеялся, только не сэр Пол.
— Это не объясняет, почему Таунсенд установил там столь серьезную систему безопасности, — покачал головой он. — Охранники, собаки, электронные ворота, колючая проволока по всему периметру — он что-то замышляет.
Армстронг со скучающим видом пожал плечами, и сэр Пол неохотно объявил заседание закрытым.
Три дня спустя Армстронгу позвонил младший швейцар из «Хауарда» и сообщил, что Таунсенд весь день и бо́льшую часть вечера провел в апартаментах «Фитцалан» с тремя представителями одного из ведущих профсоюзов типографских работников, которые выступают против сверхурочной работы. Армстронг решил, что они договариваются о повышении оплаты и улучшении условий в обмен на возвращение членов профсоюза к работе.
В следующий понедельник он улетел в Америку, уверенный, что выбрал самый подходящий момент для подготовки предложения о покупке «Нью-Йорк Стар», пока Таунсенд разбирается со своими проблемами в Лондоне.
Когда Таунсенд собрал всех работающих в «Глоуб» журналистов, многие решили, что хозяин наконец договорился с профсоюзами, и этот всеобщий сбор — не более чем камуфляж с целью показать всем, что он одержал победу над ними.
В четыре часа на редакционный этаж набилось больше семисот журналистов. Когда вошли Таунсенд и Брюс Келли, все замолчали и расступились, пропуская хозяина в центр зала. Таунсенд забрался на стол и обвел взглядом людей, которым предстояло решить его судьбу.
— Последние несколько месяцев, — тихо заговорил он, — мы с Брюсом Келли разрабатывали план, который, я уверен, изменит все наши жизни, а возможно, и всю журналистику этой страны в целом. У газет нет будущего, пока ими управляют так же, как и сто лет назад. Кто-то должен оказать сопротивление, и этим человеком буду я. Время пришло. Я намерен перевести все свои типографские и издательские работы на Остров Собак. Эта операция начнется в воскресенье в полночь.
