— Ну, это просто, — махнул рукой капитан. — Но почему именно Бридженд? Большинство нацистских генералов сидят в Йоркшире.
— Знаю, — сказал Армстронг, — но я не мог выбирать.
— Понимаю. Итак, вы хотите допросить конкретных людей, или мне просто выбрать кого-то наугад?
Капитан Роач протянул ему папку, и Армстронг быстро провел пальцем по списку с напечатанными фамилиями. Он улыбнулся.
— Я поговорю с одним капралом, одним лейтенантом и одним майором, — сказал он, поставив крестик рядом с тремя фамилиями, и вернул папку капитану.
Роач изучил его выбор.
— С первыми двумя — никаких проблем, — заявил он. — Но боюсь, вы не сможете допросить майора Лаубера.
— Я получил все полномочия от…
— Даже если бы вы получили полномочия от самого мистера Эттли, — перебил его Роач. — С Лаубером я ничем помочь не могу.
— Почему? — взбесился Армстронг.
— Потому что он умер две недели назад. В прошлый понедельник я отправил его в гробу обратно в Берлин.
ГЛАВА 12
МЕЛЬБУРН КУРЬЕР, 10 сентября 1950 года:
УМЕР СЭР ГРЭХЕМ ТАУНСЕНД
Кортеж остановился перед собором. Кит вышел из первой машины, взял под руку мать и повел ее по ступеням, следом шли его сестры. Когда они вошли внутрь, все поднялись со своих мест. Церковный служитель проводил их по проходу к пустому первому ряду. Кит ощущал на себе изучающие, пристальные взгляды, все они словно задавали один и тот же вопрос: «Ты достоин занять его место?» Через минуту мимо них пронесли гроб и поставили на катафалк перед алтарем.
Службу вел епископ Мельбурнский, молитвы читал преподобный Чарльз Дэвидсон. Вот бы старик посмеялся, если бы услышал, какие гимны выбрала леди Таунсенд: «Быть пилигримом», «Течение времени» и «Славная битва». С речью выступил Дэвид Джейкман, бывший редактор «Курьера». Он говорил об энергии сэра Грэхема, о его любви к жизни, искренности, преданности своей семье и о том, как его будет не хватать всем, кто его знал. В заключение он напомнил собравшимся, что сэр Грэхем оставил после себя сына и наследника.
После благословения леди Таунсенд вновь взяла под руку сына и пошла за гробом, который понесли к выкопанной могиле.
— Прах к праху, — читал нараспев епископ, когда гроб опустили в могилу и могильщики стали бросать на него комья земли.
Кит поднял голову и обвел взглядом всех собравшихся вокруг могилы. Друзья, родственники, коллеги, политики, соперники, букмекеры — попадались даже стервятники, которые, как подозревал Кит, пришли просто поживиться — все смотрели в разверстую яму.
Когда епископ совершил крестное знамение, Кит медленно повел мать к ожидавшему лимузину. Перед автомобилем она остановилась и повернулась лицом к тем, кто молча следовал за ней. Целый час она пожимала руки, пока все не разъехались.
По дороге в Турак никто не произнес ни слова, и как только они приехали домой, леди Таунсенд поднялась по массивной мраморной лестнице и скрылась в своей комнате. Кит пошел на кухню, где Флорри готовила легкий обед. Он поставил еду на поднос и отнес матери. Она сидела в своем любимом кресле у окна и не шевельнулась, когда он поставил перед ней поднос. Он поцеловал ее в лоб, повернулся и вышел. Потом Кит долго бродил по поместью, повторяя маршрут, по которому так часто гулял с отцом.
Леди Таунсенд вышла около восьми вечера, и они вместе направились в столовую. Она вновь говорила только о его отце, выражая те же чувства, что и прошлым вечером. Она едва притронулась к еде, и как только убрали со стола, молча поднялась и прошла в гостиную.
Она заняла свое обычное место у камина, и Кит, немного помешкав, сел в отцовское кресло. Когда горничная подала им кофе, мать наклонилась вперед и, грея руки у огня, задала ему вопрос, которого он так терпеливо ждал:
— Что ты собираешься делать теперь, когда вернулся в Австралию?
— Завтра первым делом встречусь с редактором «Курьера». Нужно быстро внести кое-какие изменения, если мы собираемся померяться силами с «Эйджем».
Он замолчал, ожидая ее ответа.
— Кит, — наконец произнесла она, — мне жаль тебе это говорить, но «Курьер» нам больше не принадлежит.
Кит был настолько потрясен, что даже не смог ответить.
— Как тебе известно, — грея руки, продолжала она, — твой отец оставил все мне, а я всегда испытывала отвращение к долгам любого рода. Может, если бы он оставил газеты тебе…
— Но, мама, я… — начал Кит.
— Не забывай, Кит, тебя не было почти пять лет. Последний раз я тебя видела школьником, неохотно поднимавшимся на борт парохода. Я не могла знать…
— Но отец не хотел бы, чтобы ты продала «Курьер». Ведь это его первая газета.
— И каждую неделю она терпела убытки. Когда корпорация Кенрайт предложила мне возможность выбраться из долгов, правление посоветовало мне принять предложение.
— Ты даже не дала мне попытаться что-нибудь изменить. Я отлично знаю, что тираж обеих газет падал на протяжении нескольких лет. Именно поэтому я разрабатывал новую стратегию, стратегию, с которой отец готов был согласиться.
— Боюсь, ничего не выйдет, — сказала мать. — Сэр Колин Грант, председатель правления «Аделаид Мессенджер», на днях предложил мне сто пятьдесят тысяч фунтов за «Газетт», и на следующем заседании правление будет рассматривать это предложение.
— Но зачем нам продавать «Газетт»? — Кит не мог поверить своим ушам.
— Потому что мы уже несколько лет ведем безрезультатную битву с «Мессенджером», и их предложение кажется мне весьма щедрым в сложившейся ситуации.
— Мама, — Кит встал лицом к ней, — я вернулся домой не для того, чтобы продавать «Газетт». Совсем наоборот. Я поставил перед собой цель завладеть «Мессенджером».
— Кит, в нашем нынешнем финансовом положении это просто нереально. В любом случае правление никогда на это не пойдет.
— Сейчас, наверное, нет, но когда мы будем продавать больше экземпляров, чем они, оно обязательно согласится.
— Ты так похож на своего отца, Кит, — мать посмотрела на него.
— Просто дай мне шанс показать, на что я способен, — сказал Кит. — Увидишь, я многому научился на Флит-Стрит. Я приехал домой, чтобы с толком использовать полученные знания.
Леди Таунсенд долго молчала, глядя на огонь.
— Сэр Колин дал мне девяносто дней на размышление, — наконец произнесла она и снова замолчала. — Я даю тебе столько же — попробуй за это время убедить меня, что мне следует отклонить его предложение.
Когда на следующее утро Таунсенд вышел из самолета в Аделаиде, первое, на что он обратил внимание, войдя в зал прилета — на газетной стойке «Мессенджер» стоит над «Газетт». Он опустил сумки и поменял газеты местами, а потом купил обе.
