В Шумере и Египте люди только со временем освоили силлабическое письмо. Но если идеографическое письмо легко пересекло лингвистические границы (шумеры и египтяне одинаково легко понимали значение идеографических символов), то силлабическое письмо долго не получало распространения. В третьем тысячелетии шумеры постепенно попали под власть аккадцев, которые со временем приспособили шумерскую клинопись для своего языка, но, не овладев языком шумеров, читать их глиняные таблички не могли. Так и в наше время на Западе, где используется латиница, люди не могут прочитать текст на известном им алфавите, если этот текст написан на языке, которого они не знают.
Пять тысячелетий назад в Месопотамии и Египте зародилась новая мощная коммуникационная технология: система графических знаков для передачи и запечатления речи – письменность. Но в связи со сложностью технологии письмо было доступно только элите, и ограниченность доступа к технологии повлияла на социальные и политические аспекты существования местного общества, что привело к образованию иерархии «наложенных» друг на друга социальных структур, а также к возникновению и развитию политических учреждений, со временем переросших в империи.
Исследуя этот процесс, обратимся к Месопотамии, что предпочтительнее по причине большого количества сохранившихся письменных артефактов, а также в связи с наличием на ее территории в третьем и четвертом тысячелетиях немалого числа городов-государств; это позволяет заключить, что эффективная письменная система стимулирует превращение небольших городов в города-государства, а затем и в империи.
Антропологи пришли к заключению, что нынешние, не знающие письма охотники-собиратели относительно равноправны. То же можно сказать обо все еще существующих современных пиратах (разного толка). Причина одна – малочисленность этих групп. Люди могут поддерживать многофункциональные связи только в группах с ограниченным числом индивидов. Когда размер группы превышает 150 человек, ее участники просто не в состоянии удержать в памяти личные качества и индивидуальные предпочтения каждого члена группы и потому не в силах способствовать ее динамическому развитию. Таким образом, когда в группе более 150 участников, между ними теряются постоянные социальные связи, и члены группы стремятся из нее выйти и образовать новую. Среди социологов ограничительный состав группы известен как «число Данбара». Это число величиной в 150 человек названо в честь английского антрополога-эволюциониста Робина Данбара
[12].
Развитие власти в гражданском обществе неразрывно связано с успехами в коммуникациях. Ассиролог Жан-Жак Гласснер пишет:
Государю должно быть благородным, но для этого ему надобно проявлять большие умение и готовность по сравнению с другими людьми. Ему следует себя окружить максимально большим количеством родственников, друзей и союзников. Государь обязан знать лучше, чем иной человек, как поставить других людей в зависимость от себя. Ему также следует знать, как добиваться расположения подданных и как не потерять это расположение, ничего не предоставляя взамен, как он и поступает, когда пользуется трудом молодежи, бездомных и бесправных людей.
Число Данбара строго ограничивает возможность необразованного, не умеющего читать государя, которому приходится полностью полагаться только на речь. Возможно, с помощью речи он в состоянии контролировать 150 подданных, а каждый из них может, в свою очередь, контролировать еще 150 человек (всего наберется среднее количество населения древнего города). А вот государь, содержащий штат писцов и посыльных, может значительно увеличить подконтрольных ему «родственников, друзей и союзников», а при удачном стечении обстоятельств может повелевать даже империей.
Наиболее тягостная форма социального труда – рабство – встречается почти исключительно в устоявшихся, хорошо организованных обществах и крайне редко – в среде охотников-собирателей. И дело не в отсутствии у кочевников грамотности. Кочевое существование не позволяет постоянно иметь при себе много имущества. Только оседлые сельскохозяйственные общины позволяют обзаводиться рабами, которыми обычно становятся побежденные в военных столкновениях. Охотники-собиратели также могут, одолев неприятеля, обзавестись рабами, но они берут в рабство только девушек и детей, а всех остальных истребляют на месте.
Дописьменный Шумер, как и большинство примитивных территориальных образований, характеризовался относительным равноправием жителей. Ассиролог Торкильд Якобсен, изучив шумерские легенды и мифы, заметил, что в Шумере наиболее важные государственные решения принимались двумя городскими советами. Один из них состоял из всех свободных мужчин, а второй – из небольшой группы наиболее авторитетных старейшин. Этот второй совет сажал своего выдвиженца на царство, но наследование по праву рождения доисторическим временам, вероятно, присуще не было. Якобсен в своей работе также рассказывает, что у доисторических тевтонских племен, завоевавших Центральную и Северную Европу, существовали образования, похожие на социальные структуры шумеров. Якобсен выявил у этих племен два полномочных совета: фолькмот, состоявший из вооруженных людей и решавший будничные вопросы, и совет старейшин, отвечавший за решение первостепенных вопросов, включая назначение предводителя племени.
Якобсен в своей работе также прокомментировал эпическую поэму о Гильгамеше, правителе Урука во времена зарождения письменности, и отметил недостаточность власти доисторических государей. Когда Урук подвергся нападению северного соседа, города Киш, Гильгамешу пришлось искать поддержку совета старейшин, дабы возглавить оборону Урука.
Гильгамеш не мифический государь, он правил Уруком около 2700 года до нашей эры и был реальной исторической личностью
[13]. В годы его правления клинопись получила относительное развитие, и уже около 2600 года до нашей эры клинописными знаками можно было изобразить не только имена существительные, но и некоторые глаголы. Однако письмо еще не получило синтаксического развития, и писцы были не в состоянии воспроизвести на табличках пространные сообщения, например, изложить волю правителя. Поэтому причина, заставившая Гильгамеша, пожелавшего возглавить оборону Урука, обратиться за согласием к совету старейшин, состояла, возможно, в том, что правитель не мог поставить себе на службу письменность для установления полного политического контроля над населением. По той же причине грамотная элита Урука была не способна пренебрегать волей неграмотного народа.
