Пятьсот ударов плетью каждому! Правильно! Всыпь им, всыпь им, всыпь им! Они это заслужили, да еще и мало. Их нужно пороть перед каждым обедом. Хлещите их каждый день, хорошенько. Мерзавцы вздумали бунтовать, когда немецкий легион совсем рядом!
[65]
Генеральный прокурор немедленно выслал повестку в суд, но отложил вынесение обвинения на несколько месяцев. Коббет, возможно, избежал бы суда, если бы не продолжил нападки на правительство за другие военные преступления. Положение Коббета усугубило и то, что его старый недруг Персиваль в октябре 1809 года стал британским премьер-министром (не пройдет и трех лет, как он, единственный из премьер-министров, окажется жертвой покушения). И снова судья сделал строгое внушение присяжным, на сей раз они вынесли обвинительный вердикт за пять минут, даже не удалившись в комнату переговоров.
Коббету не повезло: он провел два года в Ньюгетской тюрьме, условия содержания ему смягчили в связи с хрупким здоровьем и хорошим финансовым статусом, позволявшим платить более двадцати гиней в неделю (около 3000 фунтов в сегодняшних деньгах) за просторную камеру и сносную еду.
В Ньюгейте у Коббета было довольно времени, чтобы подумать о новой газете. Он размышлял, чего не хватает публике, в чем та нуждается, и решил, что нужен доступный источник новостей. В 1816 году, через несколько лет после освобождения, он опубликовал более мелкую и дешевую версию «Журнала»: номер стоил два пенни, всем по карману, и вскоре тираж газеты вырос до внушительной цифры – 40 000 экземпляров.
В это же время Коббет стал сотрудничать со сторонником реформ Генри Хантом, но союз пламенного оратора с разгребающим грязь журналистом страшно напугал правительство. К январю 1817 года оказалось, что страхи высоких чиновников не напрасны: толпа накинулась на экипаж принца-регента; месяц спустя правительство подавило протесты несогласных и приостановило действие «хабеас корпус» – права личной свободы.
На подкуп прессы, нападавшей на Коббета, правительство истратило десятки тысяч фунтов, однако потерпело неудачу. Коббету предложили значительный пенсион, лишь бы он перестал издавать газету. Он отказался, но, понимая, что «хабеас корпус» более не действует, трезво оценил ситуацию. В марте 1817 года в ливерпульской гавани он сел на корабль и отплыл в Нью-Йорк.
В отсутствие Коббета правительство выбрало себе другую мишень – Уильяма Хоуна. Хоун был на двадцать лет моложе Коббета, родился, а впоследствии и женился в более комфортной обстановке. Ему наскучила работа секретаря в лондонской Греевской школе, готовившей барристеров, и Хоун организовал на Флит-стрит библиотеку, оказывавшую типографские услуги. Известно, что богатство дарит своим обладателям легкость в общении, а бедность, как в случае с Коббетом, наталкивается на острые углы. Хоун, выросший в довольстве, насыщал свои материалы изящным юмором, чего Коббету явно недоставало.
Обратите внимание на пародийное сочинение «Катехизис министра», Хоун адаптировал неопубликованную работу Джона Уилкса, радикального политика прошлых лет (и первого человека, которому легально разрешили публиковать протоколы заседаний палаты общин). Памфлет представлял собой разновидность макиавеллиевского учебника для английских политиков и написан был в виде библейских стихов. Вот образец в стиле молитвы «Отче наш»:
Отче наш, сущий в казне, да будет воля твоя во всей империи, как и сейчас на каждом заседании. Дай хлеб наш насущный и прости случайные прогулы, как и мы обещаем не прощать тех, кто настраивает нас против тебя. Не прогони нас с наших мест и оставь в палате общин – земле пособий и изобилия. Избавь нас от народа. Аминь.
Хоун повел борьбу с явлением, которое, возможно, являлось средоточием английского парламентаризма той поры, – с «гнилыми местечками»: равное представительство в палате давалось всем округам, будь то сельские фьефы, состоявшие из нескольких домов, или города, насчитывавшие десятки тысяч жителей. Хоун предложил принцу-регенту нанести визит сэру Марку Вуду, лорду Сарри, из городка Гаттон, представленному в парламенте с 1450 по 1832 год. Марк Вуд ежегодно направлял на заседания палаты по два члена парламента. Их разговор, по предположению Хоуна, звучал бы примерно так:
Принц-регент: Вы владелец этого места, сэр Марк?
Вуд: Да, если вам это будет угодно, ваше королевское высочество.
Принц-регент: Сколько членов вы посылаете в парламент?
Вуд: Двух, сэр.
Принц-регент: Кто они?
Вуд: Я и мой сын.
Принц-регент: Стало быть, вас очень любят в этом местечке, сэр Марк?
Вуд: Немного найдется тех, кто скажет мне по-другому, ваше королевское высочество.
Принц-регент: А оппозиционные кандидаты у вас были?
Вуд: Нет, сэр.
Принц-регент: Какие требования вы выдвигаете к избирателям?
Вуд: Человек должен жить здесь и платить налог с собственности.
Принц-регент: А избирателей здесь шесть человек? Я смотрю, в этом месте только шесть домов.
Вуд: Только один избиратель, если вам будет угодно, ваше королевское величество.
Принц-регент: Что?! Один избиратель и два члена парламента? Как это? А что же другие пять жителей?
Вуд: Я купил это место, и я владелец всех шести домов. Пять домов я сдаю, сам плачу налоги, живу в шестом доме и, будучи единственным избирателем, выбираю себя и своего сына.
В апреле 1817 года прокурор выдвинул против Хоуна три обвинения, и в мае он был заключен в тюрьму. Семь месяцев его не допрашивали. Присяжные, по всей видимости, очарованные остроумием Хоуна и неприятно удивленные злобностью правительственных чиновников, через пятнадцать месяцев объявили Хоуна невиновным по всем трем пунктам.
Историки считают вердикт суда в отношении Хоуна значительной победой в битве за свободу английской прессы, однако тогда это выглядело не столь очевидным. Власти уяснили, что преследование авторов пародий – самый быстрый способ оказаться осмеянными, а потому больше к такому инструменту не прибегали. Хотя в лице очаровательного, харизматичного Хоуна они нашли достойного соперника, ни цензура, ни политическое преследование не прекратились.
Шестнадцатого августа 1819 года коллега Коббета Генри Хант на площади, примыкавшей к церкви Святого Петра в Манчестере, обратился к толпе, насчитывавшей, по разным оценкам, около шестидесяти тысяч человек. Протестанты намеревались устроить шуточное избрание реформиста-Ханта в сенат. Организаторы постарались, чтобы мероприятие прошло без скандала, и это сбило власти с толку, поскольку они ожидали насилия. Чиновники ударились в панику, так как собралось слишком много народа, а Ханта требовалось арестовать. Конная полиция, размахивая дубинками и саблями, очистила проход к Ханту, убив при этом одиннадцать человек и покалечив сотни. Это событие вскоре прозвали «бойней при Питерлоо»
[66].
