А мне четвертого – перевод…
В день, когда приносили пенсию – 25 рублей, старик отоваривался в магазине килограммом или двумя картошки, двумя бутылками водки и несколькими пачками самых дешевых сигарет. Оставшейся десятки должно было хватить на оплату жилья, покупку молока и хлеба до следующей получки. Еще у него водилось сало, которое присылала сестра, жившая в Калининской области. Старик подвешивал шмат между рамами окна в своей комнате и по мере надобности отрезал от него кусочки.
Две бутылки водки с пенсии – это было для него святое. Первую бутылку он открывал сразу же. Нарезал немного сала, хлеба, раскладывал все это на табурете, предварительно постелив газету, и выпивал пару стопок.
После этого он шел звать в гости соседа, то есть меня. Я не мог отказать старику и, прихватив свою бутылку водки, какую-то закуску, шел к нему в закуток.
Меня, как гостя, он усаживал в кресло с расхлябанными подлокотниками, а сам пристраивался на краешке железной кровати, застеленной давно утратившим цвет и форму покрывалом.
Не обманешь – не проживешь
Александр Григорьевич провел молодость в Ленинграде, помнил ходившие в народе байки о политических событиях двадцатых-тридцатых годов. Он приехал в этот город из Тверской губернии подростком в разгар НЭПа, устроился работать на небольшое частное предприятие. Хозяин держал магазин, колбасный цех и бойню, скот закупал у крестьян.
Александра он поставил помощником приказчика, который и обучил парня хитростям торгового дела. Колбасу они продавали оптом, малым оптом и в розницу. Если покупатель брал товара несколько фунтов, цена назначалась самая высокая – розничная, если больше пуда – дешевле, а, скажем, десять пудов – и вовсе за полцены. Сведения о каждой покупке заносились в тетрадь, которую контролировал хозяин. Приказчик научил молодого работника так вести учет, чтобы и себе в карман кое-что положить, и чтоб хозяин не мог придраться. Науку эту Александр освоил быстро и успешно применял ее на практике, когда стал работать самостоятельно.
Коммерческие навыки, полученные в колбасной лавке, помогли ему в последующие годы, когда рухнул НЭП. Александр Григорьевич стал работать в системе кооперации Ленинграда. Но склонность к ведению двойной бухгалтерии все же подвела: его разоблачили, припомнили работу у нэпмана, «вычистили» и посадили.
Свобода, брат, свобода, брат, свобода!
Незадолго до Финской кампании он освободился из заключения. Его мобилизовали, но воевать не пришлось – без всякого боя часть, в которой он служил, оказалась в глубоком окружении и в полном составе попала в финский плен. Месяца три он провел в лагере для военнопленных, который после советского концлагеря показался санаторием. Под присмотром международной инспекции Красного Креста узников хорошо содержали и кормили. Потом лагерь расформировали, и Александр Григорьевич попал в работники к финскому фермеру.
– Молотили рожь, я таскал мешки с зерном, – вспоминал он, – опорожню мешок и повешу его на колок, хозяин пустые мешки пересчитает и запишет в тетрадь. А я думаю: «Если один, например, мешок с зерном я припрячу, он ведь пересчитывать не станет». Я так и сделал. Ночью отнес зерно в соседний хутор и продал там за несколько бутылок самогона.
Жил он у финна свободно, питался с хозяевами за одним столом, только спать ему определили место не в доме, а в сарае.
Однажды шел он из леса и увидел на тропинке золотые часики. Только хотел прикарманить, подходит женщина с корзинкой брусники. Положить в карман поднятую с земли вещь на глазах у свидетельницы было уже неудобно. Александр Григорьевич немного по-фински уже говорил, спросил, что, мол, с находкой-то делать. А та отвечает: положи, мол, тут на столбик, чтоб на виду было, хозяин часов пойдет мимо, увидит и подберет.
Как ни жаль было расставаться с часами, а пришлось послушаться совета женщины. Долго потом думал: а вдруг кто другой прибрал, не хозяин?
– Но нет, у финнов никто чужого не возьмет, это уж факт, – подытожил свой рассказ старик.
Мы выпили за честных финнов, и я достал свою бутылку. Александр Григорьевич не возражал, и мы продолжили беседу.
Дальше его жизнь покатилась так, как у многих наших соотечественников, побывавших в плену. Вернулся на Родину, получил десять лет лагерей за «предательство».
В лагере работал в деревообделочном цехе на обрезном станке.
Не уберегся, нарушил технику безопасности – торцом доски ударило между глаз. Так и стал инвалидом. У него не было достаточного трудового стажа, чтобы претендовать на сколько-нибудь приличную пенсию, поэтому и получал самую малую.
Сам ли человек выбрал такую судьбу или она была назначена ему свыше? Кто знает.
Так или иначе, но Александр Григорьевич не жаловался на жизнь.
Он принимал ее такой, как есть, и находил в ней свои маленькие радости.
Юрий Львов
Язык под хреном
Эту историю я слышал от своего соседа, деда Артема – он мастак был всякие байки смешные рассказывать; жалко, что не все их я запомнил… Итак, в царские еще времена, при крепостном праве жил один скотопромышленник, разводивший племенных коров, может быть даже холмогорок. И вот женился этот скотопромышленник на одной даме, которая очень любила кушать коровий язык под хреном. Хлебом не корми, дай ей этот самый язык. Мужу, чтобы потрафить женушке, которую он очень любил, пришлось племенных коров резать, и все из-за языка. Смотрит он – убывает его коровье стадо. Так и совсем без буренок можно остаться. Опечалился супруг – что делать, как быть? Да тут подвернулся ему под руку крепостной мужик Ивашка, прислуживавший на кухне и готовивший эти самые языки. Знал Ивашка хозяйскую печаль. Вот и говорит он хозяину:
– Дозвольте, я навек отучу супругу вашу языки коровьи есть. А вы мне за это вольную дадите.
Согласился хозяин – а что делать? Ну вот, вышла один раз супруга его к завтраку, села за стол, ждет, когда ей подадут язык под хреном. А слуги с языком все нет и нет – этого самого Ивашки. Лопнуло у хозяйки терпение, пошла она на кухню, видит: Ивашка сидит на лавке и своим членом коровий язык натирает.
– Извини, – говорит, – хозяйка, припозднился я нынче с завтраком.
А та в ужасе:
– Ты что делаешь, охальник этакий?
– Так видишь, язык хреном натираю. Своим. А сверху тем хреном посыплю, что с огорода. У нас ведь завсегда так это блюдо делается. Сначала своим хреном его натрешь, а потом – огородным. Вы кушаете да нахваливаете.
Заплевалась хозяйка – навсегда Ивашка отбил у нее охоту есть коровьи языки. А хозяин дал ему вольную…
Рассказал Алексей Рябов
Страсти
У конюшни, у колодца вышли бабы побороться…
Армазонка
Этот забавный случай произошел со мной в молодости. Было мне 20 лет, приехали мы с молодым мужем к нему на родину, в Ивановскую область, в гости.
