Не ходите, девки, замуж – ничего хорошего…
Да нет, вообще-то замужем хорошо. И с мужем ночью в постели хорошо… Только вот на аборт идти – ничего хорошего.
Мы ведь раньше – полста годов назад – никаких средств предохранения не знали: ни презервативов, ни спиралей. А мужья нас не берегли. Вот и у нас с мужем дочка была, а я снова забеременела. И пошла на аборт. Лежим с бабами в палате, трясемся от страху. Вот одна баба с аборта ползет, как смерть, бледная, вторую под руки ведут – страсть да и только.
Ну, вот, моя очередь подходит – я ни живая ни мертвая пошла в операционную. Забралась на кресло – от одного вида инструмента трясусь как банный лист.
Стала врач (ее Валентиной Михайловной звали) свое дело делать – боль невыносимая. Я кричу:
– Отпустите ради Бога, я лучше рожу!
А она:
– Где твоя голова раньше была? Сейчас уж поздно!
Перетерпела я кое-как боль и говорю:
– Ну, чтоб я еще раз к вам пришла – никогда!
А она отвечает:
– Никто тебя сюда и не звал!
Пришла я в палату, света белого не вижу – рвет меня.
Другая женщина пошла в операционную. Вдруг слышим – оттуда хохот.
Оказывается, эта женщина чулки белые, которые перед абортом на ноги надевают, со страху на руки надела, лежит и руки кверху подняла…
Ну, ладно, живем мы с мужем дальше, опять я «залетела». И рожать вроде нельзя, и на аборт идти неохота. Ну, одна женщина, поопытнее, научила меня: ты, говорит, бутылку кагора выпей да попарься в горячей воде, беременность-то прервется.
А жили мы в каменном доме, ванна у нас была. Купила я бутылку кагора (а вина вообще не пила никогда), дома в ванну горячей воды налила, взяла стакан, бутылку и закрылась там.
Думаю: как мне эту бутылку выпить, ведь сдохну там, в ванне! Первый стакан вроде ничего прошел, а второй не лезет в горло, я лежу, цежу вино маленькими глоточками. Всю бутылку выпила, ничего не соображаю, из ванной не могу вылезти.
А в это время в квартиру черт принес цыганку, привязалась она к брату мужа: давай-де, касатик, я тебе погадаю. Он слушает ее, рот открыв. А я в ванной концы отдаю, не могу дождаться, пока цыганка уйдет. Не дождалась – вылезла. Цыганка ко мне:
– Давай погадаю!
Я ей:
– Уйди ты ради Бога, мне и без тебя тошно, и без тебя все знаю.
А сама и на ногах не стою.
Легла на койку, как начало меня рвать – все кишки вывернуло на левую сторону.
Не буду рассказывать, как от свекровки и от мужа потом рыло в сторону воротила, чтобы вином от меня не пахло.
Скажу только, что в положенный срок родила я сыночка Андрюшеньку – никакой кагор не помог. Молодые ведь были, организмы здоровые – разве их кагором прошибешь?
Андрюшенька вырос у меня здоровый, красивый, работящий.
Три года отслужил на Северном флоте, женился… Внучок уже растет – такой же красавец.
Все бы хорошо, да любит Андрюшенька выпить. Наверное, кагор в эту сторону именно и повлиял тогда…
Дия Михайловна Ануфриева, Республика Карелия, Сегежский район
Как была моя невеста мной нетронутая…
Сразу после войны это было. Так получилось, что развелся я со своей первой женой – жизнь есть жизнь… А мужиков тогда поубивало многих, почитай, на одного жениха по пять невест приходилось. На меня тогда одна девка глаз положила, молоденькая, я на восемь лет ее старше.
Она боялась, что ей не достанется мужа, вот и попросила свою божатку
[10], чтобы меня с ней сосватали. Божатка – к моей матери: невесту, дескать, я твоему сыну нашла. А я и не знал еще, что за невеста. Мать мне говорит: свататься пойдем, хватит бобылем жить.
Ну, пришли. Гляжу: девка молодая, красивая, кровь с молоком. Все при ней, как говорится, и спереди, и сзади. Сосватали мы ее, одним словом. Я ведь не знал, что за моей спиной было все решено.
Свадьбы большой не играли из-за отсутствия средств. А невеста-то моя, надо сказать, у своей божатки жила. Посидели родней – с моей да с ее стороны, и повел я молодую жену спать к себе в избу. Она постель изладила, я раздеваюсь и слышу:
– Ты спи, а я к божатке пойду ночевать.
«Ни хрена себе!» – сказал я себе. Мысленно сказал. С женой-то своей я еще только второй день знаком был, силком ведь не потащишь ее в кровать. Да и влюбился я уже в нее – больно красивая оказалась.
– Иди, – говорю, – если хочешь.
А сам думаю: «Ладно, потерплю. Все равно свое возьму».
Утром она пришла от божатки, самовар вскипятила. Позавтракали мы, и я на работу подался.
А вечером она опять мне постель изладила, а сама – к божатке. И на другой день такое, и на третий, и на четвертый. А на пятую ночь ушла она опять от меня, вдруг через час скребется. Оказывается, крестный дверь у нее перед носом закрыл.
– Иди, – сказал, – к законному мужу, нечего народ смешить.
Она походила-походила по улице – холодно ведь, мороз, и пришлось ей ко мне идти. Я пустил ее и говорю:
– Замерзла, так раздевайся да ложись вон в кровать, я ее как раз нагрел.
Делать нечего, разделась моя молодая жена… Сейчас у нас с ней уже внуки есть – двоих детей, чай, вырастили. Иногда вспомню тот случай:
– Так честь, говоришь, берегла, не спала со мной?
– Не честь, – отвечает она, – а девственность. Девственности было жалко, старый ты дурак!..
Г. Ш., Архангельская область, Вельский район
Петух сосватал
Я расскажу вам, как подружка моей юности со своим женихом познакомилась. Жила она в Холмогорском районе, в деревне, а к соседям из Архангельска внук с деревни приехал. Нет, буду лучше рассказывать, как она…
– Приехал, значит, Санька мой (а мы еще не знакомы были), вышел на крылечко покурить, сигарету вытащил, сел на ступеньку. Мне интересно на городского парня поглядеть, я и смотрю потихоньку из-под занавески.
А тогда, в шестидесятых-то годах, не всех еще кур по деревням извели. У соседей были курицы и петух – красивый такой, хвост радужный, как у жар-птицы. Санька курит на крылечке, а петух-то со своими «дамами» и подошел к нему, возле ног крутится.
Женишок мой будущий наклонился, чтобы Петьку погладить, а на того нашло чего-то: огонек сигареты заинтересовал или еще чего, но он вдруг – р-раз! – и выхватил клювом сигарету у Саньки изо рта.
А та у женишка моего (он потом признался, через полгода) последняя была.
