– А мама вам никаких своих секретов не передавала? – спросил я Регину Андреевну.
– Так ведь я еще не помираю, – улыбнулась Мария Васильевна. – Успею еще, передам…
Александр Росков
Жарка байна да бабуля к жизни девушку вернули
Было дело перед самой революцией. Еще девушкой я работала у одного хозяина на Мезени. Труд был тяжелый, с утра раннего до вечера позднего: уход за скотом, заготовка сена, уборка, посевная, ношение воды с реки, детишек хозяйских надо было нянчить.
Однажды решил хозяин сено из-за ручья перевезти. Осень уж поздняя была, вот-вот холода упадут. Загрузили мы лодку так, что еле-еле на воде она держалась, поплыли. А до другого берега не доплыли – затонула лодка. Воды в нее натекло.
Сено-то было сухое, в беремя связанное, я за него схватилась, так и доплыла до берега. А Мезень – река крутая, вода в ней холоднющая. Мы с хозяином спасли сено и давай таскать его, мокрое, к дому. Почти все стаскали. Я так замерзла – зуб на зуб не попадает.
Забралась я на печку, а утром и встать не могу – скрючило меня всю, хоть волком вой. Назавтра хозяин отвез меня к матери.
Мать плачет, ругается: угробил девку! Меня на печь посадили спиной к стенке – ни лечь, ни сесть не могу…
Так я и сидела там, на печи, неделю, вторую, третью…
А тут как раз старушка одна шла к святому месту (было такое на Мезени, называлось – Юда) и попросилась к нам ночевать.
Увидела меня, немощную, узнала, что со мной случилось, и говорит матери:
– Топи жарче баню. Буду девку лечить!
Ой, как вспомню я ту баню, так и мурашки у меня по коже. Распарила там меня бабуля, стала массировать да приговаривать что-то, да растягивать меня в рост. Не знаю, сколько времени я в бане была – как она мне пуповину завернула, так я и сознание потеряла.
Три дня мать баню топила, три дня меня там бабуля мяла да растирала.
На третий день я очнулась, молока попросила. Мама не знала, как бабушку отблагодарить.
Так вот и вылечила меня неизвестная старушка, на ноги поставила…
Запомнился мне великий мор, который был в нашей деревне в 1915 году, в германскую войну. Болезнь называлась «испанкой». Люди вымирали семьями, целыми домами.
Нас и всю нашу родню и соседей спас наш дед, ему тогда под 80 лет было. Он всех поил скипидаром. Нальет в наперсток и заставит выпить, так и отстоял всю родню.
И еще был у меня случай – я желтухой заболела. И тоже меня бабушка спасла – уже другая. Она хвойные лапы от пихты в чугунке, в русской печке парила, а потом меня поила этим горьким питьем. И я поправилась…
Рассказ своей бабушки пересказал пенсионер В. Прокшин, г. Северодвинск
Ты у дедушки спроси, как лечили на Руси
Трудно стало жить в деревне. Почти недоступна медицинская помощь, закрываются медпункты, до больницы съездить – нет денег. В пятидесятые годы прошлого столетия наблюдалась такая же ситуация, правда, причиной тому была минувшая жестокая война.
И вот в тех не очень тепличных условиях мы, дети той поры, не были такими уж болезненными, а если заболевали, то лечили нас бабки да мамки своими, веками проверенными способами, лечили детей и взрослых и самих себя. До десяти лет жил я с бабушкой Дарьей Петровной и дедом Михаилом Мамонтовичем в небольшой деревушке Рыжково на высоком берегу Кенозера. Про докторов, как и про летчиков, знал только по книжкам.
Дед мой работал мельником, вязал дровни и сани для колхоза, круглый год ловил рыбу. Бабушка тоже зарабатывала трудодни на общих работах, обихаживала домашнюю скотину, ткала холсты и половики. Жили, особо не бедствовали. Мясо, рыба, масло, молоко, грибы и ягоды, картошка и хлеб – все производилось и добывалось своими руками. Часто вспоминаются маленькие истории из того далекого уже детства: как же мы все-таки выживали без медицины?
Учение и лечение
Осенью мы, пацаны, любили бегать по перволедку. Тонкий ледок, поскрипывая, прогибался и пружинил под ногами, бежишь по нему, сердце в груди стучит, как ошалелое, остановиться нельзя – сразу провалишься в холодную купель. Так однажды со мной и случилось. К счастью, мелко было.
Выполз я по-пластунски на берег, а тут уж дед стоит, дожидается, с вицей в руке. Крутой был Михаил Мамонтович, высек меня, не жалеючи, приговаривая:
– Вот это тебе для учения!
Но не забыл дедушка и про лечение. Приволок меня за шиворот в избу, приказал догола раздеться, надеть сухие штаны и рубаху. Потом открыл заслонку русской печи, с утра хорошо протопленной (а дело было к вечеру), и велел залезть туда и до утра не высовывать носа.
Бабушка напоила меня малиновым вареньем со сливками. Пару раз за вечер сменила она мне белье. И, наревевшись от обиды на деда, пропотев до самой последней косточки, я крепко уснул в своей горячей постели.
Учение и лечение дедкины пошли на пользу. Утром я был весел и здоров, и обида сразу же забылась.
Веник из крапивы
Баню топили каждую субботу с утра. Вечером мылись все вместе. Бабушка уходила из бани пораньше, греть самовар, а мы с дедом оставались еще на полчасика-часик. Я много раз бегал на озеро окунуться после жара в холодной водичке, а дед все это время неистово хлестался веником, часто приговаривая:
– Уйди, всякая зараза, с моего глаза!
Веник дедко иногда заправлял крапивными стеблями, распаривал его в деревянной кадушке с кипятком и затем снова и снова бил себя по белым ляжкам, спине и груди.
Потом лежал на полке, пуская слюну в седую широкую бороду, блаженствовал. К деду никакие хвори не приставали, никогда он не болел. Жаловался только изредка на боль в боку, где у него остался осколок от далекой империалистической войны четырнадцатого года.
Однажды я во время нашей помывки заигрался с мальчишками в озере, прибежал в баню с посиневшими от холода губами. Тут-то и попало от деда. Он сильно рассердился, кинул меня на банный полок и стал нещадно хвостать веником с крапивой. Я вытерпел эту экзекуцию. Но потом дома всю ночь не мог заснуть, спина свербела, как у чесоточного. Дед, любивший по утрам потереться своей спиной о косяк двери, посмеивался надо мной:
– Чешись, Вова, шкура будет нова!
Чирей, порез и разбитый нос
Как-то на ягодице у меня вскочил чирей, сесть не мог. Бабушка спустила с моей задницы штаны, осмотрела мою болячку и приказала идти с ней в хлев. Там она поплевала на чирей и при свете лучины рыбацким ножом исколола всю мою холку. При этом шепотом читала какую-то молитву. Бабушкино иглоукалывание помогло мне уже наутро. Мой чирей засох, и через день я его отколупнул.
Случалось порезать палец или проколоть ногу ржавым гвоздем, лечение было известным для всех деревенских: собственная моча и подорожник, который обмывался мылом и прикладывался на рану. Проколотую гвоздем ногу держали минут двадцать в ведерке с мочой – и никаких тебе заражений, о пенициллинах и слыхом не слыхивали.
