— Почему вы уверены, что ночная сорочка принадлежит мисс Броди? — Она стояла, положив руку на спинку кресла и подавшись вперед — вся внимание.
— Каждый имеет право делать собственные выводы, — вставила мисс Скелетон.
— Я обращаюсь к мисс Эллен.
— Да, каждый имеет право делать собственные выводы, — робко повторила мисс Эллен, и ее туго обтянутые кожей в красных прожилках щеки вспыхнули. — Она была крепдешиновая.
— Это не доказательство, — возразила мисс Макей, усаживаясь за стол. — Идите и возвращайтесь, когда у вас появятся убедительные доказательства. Что вы сделали с сорочкой? Вы предъявили ее мисс Броди?
— О нет, мисс Макей, — ответила мисс Эллен.
— Надо было предъявить, сказать: «Мисс Броди, можно вас на минутку? Как вы можете объяснить вот это?» Вот что вам следовало сделать. Сорочка все еще там?
— О нет, она исчезла.
— Какое бесстыдство, — не выдержала мисс Скелетон.
Все это пересказала Сэнди сама директриса позднее, когда, с отвращением глядя на нее маленькими глазками и пытаясь уклониться от ответа на прямой вопрос, заданный этой женщиной с грубым лицом, Сэнди по разным другим соображениям ощутила потребность предать мисс Броди.
— Но прежде чем отбыть сегодня вечером домой, я должна позаботиться о еде для своего дорогого друга, — говорила мисс Броди тогда, летом тысяча девятьсот тридцать третьего года, прислонившейся к кухонной двери Сэнди, которая переминалась с ноги на ногу — ей не терпелось побегать у моря. Дженни тоже пришла, и они вместе стали поджидать мисс Броди, глядя на необозримый кухонный стол, заваленный купленной утром провизией. А в столовой, на обеденном столе, стояли гигантские вазы с фруктами и громоздившимися поверх них коробочками фиников, словно то было Рождество и кухня принадлежала готовившемуся к празднику отелю.
— А у мистера Лаутера от всего этого не случится запора? — спросила Сэнди.
— Нет, если он будет есть побольше овощей, — ответила Дженни.
Пока они ждали, когда мисс Броди с присущим ей героизмом закончит сдабривать приправами огромный окорок, из библиотеки донеслась протяжная песнь, которую исполнял мистер Лаутер — весьма скорбным голосом, аккомпанируя себе на рояле:
Живущий всяк в сем дольнем мире
Творцу с весельем гимн поет
И радость светлую несет
К великолепныя порфиры…
Мистер Лаутер был регентом хора и старостой церкви; тогда настоятель, мистер Скелетон, брат мисс Скелетон, еще не намекнул ему на необходимость отказаться от обеих этих обязанностей в связи с обнаружением ночной сорочки под подушкой на его кровати.
Наконец поставив кастрюлю с окороком на медленный огонь и накрыв ее крышкой, мисс Броди подхватила псалом глубоким, почти контральтовым голосом, придав ему более плотское звучание:
Входите же со славой на устах в Его врата
И с радостью в сердцах — в Его пределы.
Дождь прекратился, теперь в соленом воздухе просто стояла влажная взвесь. Все то время, что они прогуливались вдоль берега под мерный шум прибоя, мисс Броди расспрашивала девочек о домашнем укладе семьи Тедди Ллойда, о том, какого сорта чаем их поили, насколько просторна и светла его мастерская и о чем они говорили.
— В мастерской он выглядел очень романтично, — признала Сэнди.
— В чем это выражалось?
— Я думаю, в том, что у него только одна рука, — сказала Дженни.
— Но рука у него всегда одна.
— Зато пользовался он ею больше, чем обычно.
— Он ею постоянно размахивал, — уточнила Дженни. — Из окна мастерской открывается чудесный вид. Это предмет его гордости.
— Мастерская находится в мансарде, я правильно поняла?
— Да, она тянется вдоль всего дома. Он нарисовал еще один семейный портрет, немного смешной: первым стоит он сам, очень высокий, потом его жена, а дальше — все его дети по росту, самый маленький сидит на полу. Получается диагональ, которая пересекает полотно.
— Что же в этом смешного? — спросила мисс Броди.
— Они все смотрят прямо перед собой и все очень серьезные, — сказала Сэнди. — Наверное, это сделано нарочно, чтобы вызвать смех.
Мисс Броди немного посмеялась. Вдали, на горизонте, красиво садилось солнце, отражаясь в море кровавыми полосами и набухая зловещим, как предвестье Божьей кары, багрянцем и золотом, словно, не коснувшись повседневной жизни, наступал конец света.
— Там есть еще портрет, — напомнила Дженни, — пока не законченный, портрет Роуз.
— Он написал портрет Роуз?
— Да.
— Роуз ему позировала?
— Да, около месяца.
Мисс Броди очень разволновалась:
— Роуз мне ничего не говорила об этом.
Сэнди спохватилась:
— Ой, я забыла. Это должно было быть для вас сюрпризом. Вы ничего не должны были пока знать.
— Как? Мне собираются показать этот портрет?
Сэнди выглядела смущенной, так как не была уверена, как именно Роуз намеревалась сделать из своего портрета сюрприз для мисс Броди.
— О, мисс Броди, на самом деле она хотела сделать вам сюрприз, пока сохраняя в тайне, что она позирует мистеру Ллойду.
Только тут Сэнди сообразила, что так оно и есть.
— А… — Мисс Броди казалась весьма довольной. — Это очень умно со стороны Роуз.
Сэнди почувствовала укол ревности: ум в Роуз не предполагался.
— А в чем она ему позирует? — спросила мисс Броди.
— В школьной форме, — ответила Сэнди.
— Она сидит боком, — добавила Дженни.
— В профиль, — поправила мисс Броди.
Мисс Броди остановила шедшего навстречу рыбака, купила лобстера для мистера Лаутера и продолжила:
— Роуз будут много рисовать. В том числе и мистеру Ллойду она будет еще не раз позировать, ведь она принадлежит к сливкам общества.
Это было произнесено с вопросительной интонацией. Девочкам стало ясно, что она изо всех сил старается из их разрозненных замечаний составить цельную картину.
Дженни согласно поддакнула:
— О да, мистер Ллойд хочет нарисовать Роуз еще и в красном бархате.
А Сэнди добавила:
— У миссис Ллойд есть для этого кусок красного бархата, они уже пробовали задрапировать в него Роуз.
— Вас пригласили приходить еще? — спросила мисс Броди.
— Да, всех, — ответила Сэнди. — Мистер Ллойд считает, что мы — очень славная и веселая компания.
— Не кажется ли вам знаменательным, — заметила мисс Броди, — что именно вас шестерых выбрал мистер Ллойд, чтобы пригласить в мастерскую?
