Не обращая внимания на эти нестыковки, Диз потащил меня к зданию с вывеской в виде кренделя. Колокольчик, висевший на входе, звякнул при нашем появлении.
– За заказом, хозяин! – крикнул айтишник, останавливаясь у стойки.
Никто не ответил. Только из подсобки вышел мужчина в белом поварском колпаке. Поставил на столешницу плетеную корзину, накрытую салфеткой, и повернулся к нам, подтверждая мои самые идиотские предположения. Анфас становилось видно, что у рыжего пекаря не хватало как минимум трети черепа. Но его это не смущало: помутневшие бурые глаза равнодушно взирали на нас. Лицо его, когда-то, может, и симпатичное, было покрыто синюшными пятнами, черты поплыли. Да и сам он казался каким-то… раздутым. Грубая металлическая конструкция обхватывала его тело словно экзоскелет; повинуясь ей, труп поднял руку и принял от Диза горсть монеток. На мгновение я увидела черные нити, приводившие в движение человека-марионетку; под потолком мелькнуло щупальце кукловода…
Диз несильно толкнул меня. Сбрасывая оцепенение, я поспешила к выходу. На улице нам встретился еще один господин, приподнявший при виде нас цилиндр; щека у него уже была давно изъедена. Я оглянулась: как и остальные, вынужденный повторять одни и те же па, он снова приподнял шляпу, приветствуя пустой воздух.
– Не бойся, – тихо сказал Диз. – Хозяин этой земли просто любит играть в куклы.
Человеческие куклы.
– Не совсем. Владельцы этих тел давно не существуют. Хозяин покупает трупы в Эрсету
[52]. Не все рефаимы попадают сюда без тела, а душа его не интересует.
Хоть кого-то. Но почему-то это не радовало. Неприятный город закончился, и мы остановились у края мощеной дороги. Из корзины одуряюще пахло чесноком и теплым хлебом.
– Что теперь? – поинтересовалась я, глядя на серые деревья. – Понесем бабушке пирожки через лес?
– Ты уловила концепцию.
Шутки в его голосе не прозвучало. Вот черт. Я напряглась: до сих пор знакомство с его родственниками проходило для меня не очень хорошо. Кто на этот раз?
Голые, искривленные не ветром, но неведомой мне силой деревья стонали, когда мы проходили мимо. А ведь я что-то такое читала. Пусть здесь не было «бурых листьев сумрачного навеса», и гнезд гарпий я пока не видела, угадывалось в этой местности что-то знакомое…
– Погоди! – я схватила обогнавшего меня Диза за руку. – Я знаю, где мы! Лес самоубийц. «Там вьется в узел каждый сук ползущий, там нет плодов, и яд в шипах древес»
[53].
Диз недовольно поморщился.
– Мы называем его Пер-Йарот.
«Цветение».
– Почему?
Высвободив руку, Диз подошел к скрученному стволу и провел по нему отросшими когтями. Я поспешила прижать ладони к ушам, чтобы заглушить крик, но его не последовало. В разрезе показалась красная сердцевина, а по коре потекла кровь – и в следующий миг распустилась бордовыми цветами, закрывая рану. Сорвав один из них, Диз протянул его мне. Он походил на первоцвет: пять лепестков да желтая серединка. Только пах медью. И скатился по моим пальцам алыми каплями, когда я смяла его на пробу.
– Даже не уверена, красиво это или стремно, – прокомментировала я.
– Полагаю, и то и другое. Как все в этом мире.
Возможно. Я проследила, как он вернул руке человеческий вид.
– Все-таки зачем лишняя фаланга? Она дает какое-то практическое преимущество?
Диз недоуменно взглянул на меня; я пожала плечами.
– Давно хотела спросить. А идти долго. И скучно. Не умею молча.
Умею, но не сейчас. Стоило повиснуть тишине, как мысли возвращались к Нессу и всему тому, что я натворила. К тому, что предстоит, к Абигору, который наверняка скоро вернет Диза в башню. К тому, что, возможно, в ГООУ я уже умерла… Я прижала ладонь к губам, пытаясь подавить всхлип. Не молчи, Диз, пожалуйста. Потому что тишина сведет меня с ума.
Похоже, что-то такое он почувствовал, раз решил ответить.
– Понятия не имею, никогда не задумывался. Еще вопросы есть?
– Расскажи об Эрике, – тихо попросила я. – Почему ты ее бросил?
Диз тяжело вздохнул.
– Кто, ты говорила, по профессии твоя бабушка?
– Диз!
Нечестный прием. И я на нее не похожа.
– Это Эрика меня бросила.
– Мы оба знаем, что ты приложил к этому руку. Так почему?
– Хочешь узнать, чтобы не повторить ее ошибок? Или до тебя наконец дошло, кто я, и ты гадаешь, как скорее подойти к заключительной стадии? Если второе, то учти: мы в лесу. И без меня ты вряд ли отсюда выйдешь.
– Просто интересно, – честно ответила я. – Она была такая… идеальная.
Будь я мужчиной, влюбилась бы с первого взгляда и ни за что не отпустила бы. Диз окинул меня полным любопытства взглядом:
– Идеальная – это какая?
– Серьезно? Мы будем обсуждать мои впечатления о твоей бывшей?
– Ты первая начала, – напомнил он.
Справедливо.
– Она казалась… Милой. Доброй. Не знаю… спокойной? Умиротворенной, – слово далось с трудом. Явно не из моего лексикона, откуда только я его выкопала? – Будто у нее все под контролем. Нет, не так. Будто у нее все в гармонии.
Сложно подобрать характеристику тому, чего никогда не испытывал. Диз быстро стер усмешку с лица.
– Эрика – лара
[54].
Вот почему она вызывала такую странную реакцию. Лары были не столько домовыми, сколько олицетворяли уют. Свет в окне, к которому тянется одинокий путник. То тепло, которого ему так недоставало в дороге. Лары тоже зеркалили окружающих, но вместо них самих показывали им мечту. Я почувствовала себя облапошенной.
– Значит, вот чего тебе не хватает… И почему ты меня жалеешь? – поинтересовался Диз.
– Потому что два зеркала – это жалко, признай.
Кто из них кого отражал?
Любопытно было выпытать у него, какой он видел Эрику, но я не стала. В некоторых случаях меньше знаешь, лучше спишь. Список достоинств, которыми я никогда не смогу обладать, наверняка относился к ним.
Разговор сошел на нет. Постепенно деревья становились выше – пока в серебристой кроне я не признала самый обыкновенный тополь. И вообще природа стала более… родной, что ли. Серую потрескавшуюся землю сменили плети осоки, и даже небо стало нормального цвета. Не ярко-голубого, но в пасмурную погоду случалось похуже. Вроде не июль, а пуха на земле было достаточно. За моей спиной громко чихнули. Я обернулась: хмурый и недовольный Диз со страдальческим видом зажимал переносицу. Не может быть…
