– А повеселее нельзя? Поярче? Без этого… Засерения.
Фотограф с дизайнером одновременно пробурчали что-то нелестное про фанаток безвкусного инстаграма, а я улыбнулась. Зато они разом забыли свои разногласия.
– Я в душ, – предупредила я, доставая из-под стола сумку со сменной одеждой.
На втором этаже было тихо. Высушив волосы, я посмотрелась в зеркало и вытащила косметичку. С синяками под глазами надо что-то делать. После корректора настал черед туши. Пальцами вбила румяна, вспомнив припев песни, достала из кармана рюкзака яркий блеск для губ. Запихала вещи обратно в сумку (не забыть отнести в прачечную) и вышла. Задержалась я только у двери в IT. Входить не хотелось.
Помявшись пару секунд на пороге, я тяжело вздохнула, но все же толкнула дверь. Мазнула взглядом по комнате: все здесь говорило о его отсутствии. Цветок на шкафу завял и терял пожелтевшие листья. Лейки нигде не было видно. Музыка не играла. И даже Каталина вместо того, чтобы откинуться в кресле и листать очередной комикс, склонилась над письменным столом. Судя по нахмуренным бровям, опять пыталась написать ежемесячный отчет.
– Как он?
Айтишница не подняла головы.
– Почему бы тебе самой не узнать? – буркнула она, продолжая заполнять бланк.
Я не удивилась такому холодному приему. И не обиделась.
У Лины имелись на то причины.
Я должна была умереть. Я. Не он, не кто-то другой. Я почти оказалась на грани, я была уверена, что следующий вдох окажется последним, но…
Когда спустя неделю я очнулась в палате университетской больницы, мне объяснили, что я ошибалась.
Что руки, рассыпающиеся пеплом (я невольно посмотрела на свои пальцы: сейчас-то они выглядели нормально, хотя от серого лака в ближайшие годы я воздержусь), – это нормально. Что изрезанное изнутри горло можно вылечить. Если только найдется кто-то, кто удержит тебя от финального шага. Возьмет всю тяжесть смертельного проклятия на себя.
Дурак. Кретин. Идиот. О чем он только думал?! Он же демон, сплошная выгода, никакого благородства, зачем…
От бессилия я ударила кулаком по перилам. Всхлипнула – то ли от боли в разбитых костяшках, то ли… От всего остального. Рука уже не успевала заживать. Истончившаяся кожа лопалась от любого прикосновения, и даже швы, которые попытался наложить Сереш, не помогли. Единственная трещина в идеальном облике.
Дальше было хуже. Ректорская приемная и двое мужчин, чьих имен я так и не узнала. Охотники. Я впервые за полгода увидела настоящих людей и поразилась тому, насколько они отличались. Холодные. Пустые. Лишь на самом дне теплился огонек жизни.
И все же мне было страшно. Стоило увидеть чернильный рисунок, выглядывавший из-за воротника рубашки, как магия взбунтовалась. Вцепившись ногтями в ладони, я постаралась успокоиться. В конце концов, чего тут пугающего? Обычный мужчина лет сорока. Худой и поджарый, и выглядел бы моложе своих лет, но в аккуратной бородке не осталось ни одного не поседевшего волоска. На носу очки, и надел он их не просто так: за время нашей беседы Охотник дважды снимал их, и каждый раз на его лице появлялось беспомощное выражение, как у многих близоруких людей.
– У вас есть враги?
Отличный вопрос. Конечно, у каждой восемнадцатилетней девушки просто куча врагов. И все обязательно поклявшиеся отомстить.
«Вы», – тянуло меня ответить.
У Охотников был мотив – если я не ошибалась и проклятие было связано с тем, что мы с Дизом обнаружили. С другой стороны… Слишком заметно. Они бы выбрали иной способ. Еще один несчастный случай. Очередной пропавший без вести студент: таких скоро будет двадцать, одним больше, одним меньше…
– Мор, – выбрала я нейтральный вариант ответа. – По крайней мере, он так себя называет. В прошлом семестре… Ну, вы знаете.
Охотник кивнул, соглашаясь. Я же говорила: они были прекрасно осведомлены обо всем, что творилось в ГООУ.
– Он не имеет отношения к произошедшему.
Как и в прошлый раз, когда отделался простым выговором? А ведь он чуть не убил Ребекку… Почти убил меня.
– Кто-то еще?
– У меня – нет. У Диза могли быть…
Хотя я заранее пожалела бы всякого, у кого хватит ума связаться не только с ним, но и с Абигором. Интересно, отца Диза уже проинформировали о случившемся? И как он отреагировал?
– Ловушка была установлена на вас.
Любопытно. Первая толика информации, полученная мною за все время нашего странного разговора. Я нахмурилась.
Кому могла понадобиться моя смерть? Руководству ГООУ? Я для него не была угрозой. Даже подними я бучу из-за странных совпадений, меня никто не воспримет всерьез. И всем в университетской верхушке было известно о моем состоянии – меня не нужно затыкать, я и так скоро умолкну.
Тогда кто?
Безымянный Охотник велел мне поразмыслить над этим вопросом.
– Нет необходимости объяснять вам, что не следует обсуждать инцидент с третьими лицами. Для вашего же блага.
Тут я все-таки не сдержалась.
– А не для вашего? Почему? Боитесь, что Абигор прознает, что случилось с его сыном на подконтрольной вам территории?
– Герцог уже поставлен в известность, – Охотник был невозмутим. – Молчание нужно вам. Потому что неприятные и, главное, несправедливые слухи об университете… Они могут быть опасны. В том числе для тех, кому вы их рассказываете.
Я зябко повела плечами под его взглядом. Намек был предельно ясен.
– Проклятие – это не слух. И по лестнице с нами спускались еще человек десять, они тоже все видели.
– Они будут молчать. Как правило, ваш народ очень хорошо понимает, какие дела их касаются, а какие – нет. Кроме того, вы ведь не захотите навредить Амавету? Если кто-то прознает, как он подставился…
То моим проклятием его неприятности не закончатся. Демоны. У них все всегда очень просто. Если противник показал слабину, нужно этим воспользоваться и его уничтожить. А противниками для них были все остальные демоны в мире.
– Я поняла.
– Улыбнитесь, – посоветовал мне Охотник. – Ничего не произошло. Все замечательно. И что случится дальше, зависит только от вас.
И я улыбалась, как мне велели. Молчала. Делала вид, что все в порядке. Весело щебетала с Райли, обрадовавшейся переменам в моем настроении, и только пожимала плечами, когда она спрашивала, почему мы поссорились с Максом и что у меня с Дизом. «Ничего». Маленькая ложь, которая и ложью не была. Я перестала приставать ко всем в редакции насчет писем. У меня была моя работа, и я ее делала. А еще льстила Жако, смеялась над шутками Кима, вместе с Элл и Лизетт сплетничала у кофеварки, как и все, гадая, почему Диза так давно не было видно в IT.
И черт бы меня побрал, если это не было самым тяжелым, что я делала за свою жизнь. Если мироздание хотело научить меня, что нельзя копить все в себе и молчать, я усвоила урок. Очень хорошо. Сейчас я бы многое отдала за возможность рассказать кому-то обо всем: о Дизе, о своей болезни, но… Выбора у меня не было.
