– Переезжаешь? – спросила я Софию, обнаружив ее однажды в комнате.
Соседка кидала из комода одежду в спортивную сумку. Слишком много вещей для сменки в спортзал. И все слишком чистые для похода в прачечную.
– Пока нет.
Вопреки обыкновению, она решила ответить. Два слова – но это было на два слова больше, чем обычно. Низкий хриплый голос звучал холодно и отстраненно. София все еще была на меня зла, и вряд ли это уже изменится.
– Ладно, – я изобразила на лице очередную улыбку. – Здорово.
Должно быть, в этот раз не получилось. Кривовато вышло или голос дрогнул, но София обернулась и серьезно посмотрела на меня.
– Ты в порядке?
«Нет! – хотелось мне кричать. – Мне больно и страшно, я умираю. Я хотела спасти других, раз не могу спасти себя, а в итоге единственный близкий мне человек при смерти, и я ничего не могу исправить! Я не в порядке!»
Но я не могла. Достаточно того, что случилось с Дизом. Не хочу, чтобы из-за меня пострадал кто-то еще.
– Конечно, – улыбка стала еще шире.
На лице Софии промелькнуло обиженное выражение. Да. Еще один шанс, а я снова отказала ей в доверии. Она никогда не узнает, что для нее так будет лучше – мне прозрачно намекнули, что станет с теми, кого я введу в курс дела.
Единственной, с кем я могла поговорить, была Каталина. Напарница Диза, она бы не купилась на те объяснения, что Охотники дали остальным. Тем более что благодаря своему дару Лина и так знала, что случилось.
Но она не горела желанием общаться со мной.
Я могла ее понять. Если бы не я, с Дизом все было бы хорошо. Я во всем виновата. Дело даже не в самом проклятии. Ничего бы не случилось, если бы только…
Если бы не таблетки, я бы заметила его первой.
– Как ты себя чувствуешь?
Фонарик светил прямо в глаза. Я моргнула. Еженедельные проверки в медкорпусе после моего вынужденного отдыха на больничной койке превратились в почти ежедневные. Мало мне было остального…
– Достаточно хорошо, чтобы мне это не нравилось, – проворчала я.
Ответ Сереша почти удовлетворил, пытать меня он перестал. Но от дальнейших расспросов это не спасло.
– Серьезно?
Нет, я только и делаю, что шучу.
– Я не ощущаю вкусов, – пожаловалась я.
Сначала думала, просто аппетита нет, потом поняла… Вата. Сплошная вата. Кофе, ланчи в столовой, которые я брала, не замечая особо, что выбираю, мороженое, которым Райли пыталась склеить свое разбитое сердце… Она затащила меня на кулинарный факультет на дегустацию, и я послушно пробовала один сорт за другим, не отмечая разницы – шоколад, гуава, креветки, фасоль… Пока не прочитала на стаканчике подпись: «Чили». И по выражению лица рыжей не поняла, что прокололась.
– А еще вот… – Я вытянула вперед запястье, на котором проступали золотые прожилки вен. – Вчера появилось.
Новая, изменившаяся кожа на левой руке и так меня пугала. Своей тонкостью, хрупкостью. Прозрачностью – иногда казалось, что под ней проступят мышцы и кости, привет анатомическому пособию из медкорпуса. А теперь еще и золото…
– Пройдет, – уверенно пообещал Сереш, не отвлекаясь от экрана планшета.
В самом деле? Я сомневалась.
– Как ты меня вылечил?
Побочный эффект: если чувствуешь магию, чувствуешь ее всю. И свою тоже. Запах драконьей крови, сопровождавший меня: запах влажного мха, высоты, чудес и пурпура, несуществующий на самом деле, морочащий голову в утратившем ароматы и вкусы мире, – усилился. И я догадывалась отчего.
– Если я и так умирала от полученной крови, почему решил ввести еще больше? Чтобы убить меня быстрее?
Индиец пожал плечами.
– Как ты сказала: ты и так умирала. Я понадеялся на лучшее.
– Ты человек с тремя высшими образованиями в области медицины, ты не можешь просто надеяться, что лекарство подействует и пациент не сдохнет.
– Мне следовало позволить тебе совсем уйти? Счет шел на минуты. А ты, – Сереш поднял на меня взгляд от планшета, – все-таки жива.
Я опустила взгляд на свои руки. На белые пальцы и распускавшийся от левого запястья золотой узор.
– И что теперь?
– Посмотрим, – со все тем же убийственным оптимизмом заявил Сереш. – Не знаю, правда.
– Мог хотя бы посочувствовать. – Я на пробу сжала пальцы в кулак и разжала. Под треснувшей коростой проступили капельки свежей крови. Красной. Пока красной.
– Я не даю тебе раскиснуть, – не согласился со мной Сереш. – Я могу положить тебя в палату. Карантинную, одиночную. Приходить каждый вечер и заливать твою скучную больничную пижаму слезами. А могу дать пачку ограничителей и пустить тебя наслаждаться нормальной жизнью. Что выберешь?
– Второе, – буркнула я.
На стол передо мной легла оранжевая банка с таблетками. Я – магия, почуявшая опасность, – невольно отшатнулась. Лекарство пахло горькой полынью и обещало освобождение, но…
– Нет.
– Почему? Разве тебе не тяжело с ней?
Не то слово. Перестав принимать ограничители, я будто лишилась не только вкусовых ощущений, но и остальных чувств. Обычных. Зрения. Слуха. Обоняния. Их место заняла магия, рисовавшая на месте мира сюрреалистичную картину. И хотя я была частью этого полотна – могла быть, если бы не упиралась и приняла случившееся, – я многое отдала бы, чтобы на минуту окунуться в обычный мир. Но…
Однажды я уже приняла это решение. И вот к каким последствиям оно привело.
Никогда больше.
– Ты сам говорил: если я выживу, мне будет полезно свыкнуться с ней. Она же часть меня.
На последней фразе я не удержалась от сарказма. Маленькая шпилька в адрес то ли паразита, то ли симбионта, которого я отказывалась признавать собой.
– Тогда иди, – не стал переубеждать меня Сереш.
Я послушно поднялась со стула, но тут же села обратно. Я пришла сюда не ради осмотра – ничего кардинально нового в моем состоянии не было. Однако Каталина не сдавалась, игнорируя мои вопросы. А я… Я была обязана ему своей жизнью. Должна я хотя бы справиться о его самочувствии.
– Как он?
– Кто?
– Диз… Амавет.
Сереш достал из-под кипы бумаг очки и натянул на нос. Не помню, чтобы хоть раз видела его в них.
– Почему ты думаешь, что мне известно? Он не мой пациент. Спроси в регистратуре, пусть тебя направят к его лечащему врачу. Если он решит, что у тебя есть основания спрашивать, он тебе расскажет.
Я вздохнула.
– Можно мы не будем делать вид, что ты рядовой врач здесь, а я тебе верю? – попросила я.
Очки вернулись на стол. Я сцепила руки в замок, поморщившись, когда ногти задели разбитые костяшки.
