Безумная ярость охватила меня, высушив слезы и даровав взамен вспышку гнева берсерка. Если эти рептилии должны принести мне гибель, я сделаю так, что она запомнится надолго – если эти животные вообще способны помнить.
Осторожно двигаясь, я менял положение тела до тех пор, пока моя рука не сжалась на рукояти топора. Затем я вскочил и, воззвав к Иль-маринену, помчался вперед тигриными прыжками. Двигаясь так же по-тигриному, я оказался в гуще моих врагов и расколол плоский череп так, как раздавил бы голову змее. Мои жертвы разразились криками ужаса, но через мгновение они окружили меня и начали рубить и колоть. Нож оставил косую рану на моей груди, но я не обращал внимания. Перед глазами колыхался красный туман, а мое тело и конечности безукоризненно выполняли приказания бушующего разума. Рыча и нанося удары, я был тигром среди рептилий. В следующий миг они подались назад и побежали, оставляя меня над полудюжиной низкорослых тел. Но я еще не насытился местью.
Я преследовал по пятам самого рослого из них (возможно, его голова достала бы мне аж до плеча), который, похоже, был их вожаком. Он бежал по тропинке, протоптанной животными, и верещал, словно чудовищная ящерица. Когда я оказался за его плечом, он по-змеиному нырнул в кустарник, но не учел моей быстроты – вытащив тварь наружу, я безжалостно зарубил ее.
Сквозь переплетение ветвей кустарника я увидел тропинку, до которой он пытался добраться – она вилась под деревьями и была настолько узка, что человек нормального размера едва мог там пройти. Я отрубил отвратительную голову моей жертвы и, взяв ее в левую руку, устремился по змеиной тропке, сжимая окровавленный топор правой.
Пока я быстро шел по тропе и кровь из разрубленной шеи врага отмечала каждый мой шаг, я задумался о тех, кого преследую. Да, мы были о них настолько невысокого мнения, что среди бела дня затеяли охоту в населенном ими лесу. Мы не знали, как они называют себя сами, потому что никто в нашем племени не был обучен мерзкому шипящему свисту, который они использовали в качестве речи, и нарекли их – Дети Ночи. И поистине они были ночными тварями, потому что держались в глубине темного леса и в своих подземных жилищах, осмеливаясь выбраться в холмы только тогда, когда спали те, кто их победил когда-то. По ночам они проворачивали свои подлые делишки – сразить коварной стрелой домашнюю скотину или замешкавшегося человека, утащить ребенка, отошедшего от деревни.
Но не только за это получили они свое имя. Поистине, они были народом ночи и тьмы, и жутких древних теней минувших эпох. Эти создания были очень стары, они пережили свое время. Когда-то они изобиловали на этой земле и правили ею, но были изгнаны смуглыми свирепыми низкорослыми пиктами, с которыми теперь соперничаем мы сами. Но и мы, и пикты испытывали к Детям Ночи одинаковые ненависть и отвращение.
Пикты отличались от нас внешностью – более низкорослые, с темными кожей, глазами и волосами, тогда как мы были высокими и могучими, с золотыми волосами и светлыми глазами. Но в целом их облик был того же образца, что и наш. Дети Ночи же, с их деформированными телами карликов, желтой кожей и отвратительными лицами, казались нам нелюдями, рептилиями, мерзкими тварями.
Новая волна бешенства накатила на меня при мысли о том, что именно этими тварями я должен насытить свой топор, а сам – погибнуть от их рук. Ба! Нет доблести в том, чтобы убивать змей, а потом умереть от их укусов. Вся эта ярость и острое разочарование обернулись против объектов моей ненависти. В багровом тумане, все так же застилающем мой взор, я поклялся всеми известными мне богами, что перед смертью принесу врагам такое кровавое разорение, что выжившие навсегда сохранят жуткие воспоминания об этом дне. Пусть деяние это не добавит мне чести в глазах соплеменников, – с таким презрением относились они к Детям Ночи, – но те из тварей, кого я оставлю в живых, запомнят меня навеки. Так я поклялся, яростно сжимая мой бронзовый топор с дубовой рукоятью, перевязанной сыромятными ремнями.
К тому времени я уже слышал впереди свистящий, отвратительный говор, а меж деревьев разнеслось мерзкое, напоминающее о людях и все же совсем не человеческое зловоние. Еще несколько мгновений, и я вышел из тени на обширное открытое пространство. Никогда прежде я не видел поселения Детей Ночи. Это было скопление землянок с низкими дверными проемами, утопленными в почве; убогие обиталища, расположенные на поверхности земли ровно настолько же, насколько и под нею. Из рассказов старых воинов я знал, что эти жилища соединены между собой подземными коридорами, так что вся деревня была подобна муравейнику или змеиному гнезду. Я был уверен, что часть этих коридоров была проложена так, чтобы вывести на поверхность за границами деревни.
Перед землянками собралась большая группа существ – они шипели и быстро-быстро тараторили. Я ускорил шаг и, покинув укрытие, помчался со всей стремительностью, присущей моей расе. Дикий гомон поднялся над поселением, когда они увидели мстителя, что выпрыгнул из леса – высокого, в пятнах крови и с горящими глазами. Я яростно вскрикнул, швырнул окровавленную голову в толпу и, словно раненый тигр, прыгнул в самую гущу врагов.
О, теперь им некуда было бежать! Они могли попытаться скрыться в своих норах, но я бы последовал за ними даже на дно ада. Они знали, что должны убить меня, потому стягивались вокруг – не меньше сотни, чтобы это получилось.
Я не чувствовал триумфа, с которым выходил против достойного противника. Но древнее безумие берсерка, присущее моей расе, было у меня в крови, а запахи крови и смерти наполняли мои ноздри.
Не знаю, скольких я убил. Знаю только, что они роились вокруг меня извивающейся, клубящейся массой, словно змеи вокруг волка, а я рубил до тех пор, пока острие топора не согнулось, превратив мое оружие в дубинку. Но и тогда я раскалывал черепа, разваливал головы, дробил кости и разбрызгивал кровь и мозги в одном великом жертвоприношении Иль-маринену, богу Народа Меча.
Истекая кровью из полусотни ран, ослепленный ударом по глазам, я ощутил, как кремниевый нож глубоко вонзился мне в пах, и в то же мгновение удар дубинки рассек скальп. Я упал на колени, но тотчас, шатаясь, поднялся, в кровавом густом тумане различая вокруг себя множество ухмыляющихся косоглазых лиц. Я нанес удар, достойный умирающего тигра, превращая их в кровавые ошметки. Столь яростный выпад лишил меня равновесия, и провалился вперед. Когтистая лапа тут же схватила меня за горло, а каменное лезвие ножа впилось между ребрами и жестоко провернулось в ране. Под градом ударов я оказался на земле, но подмял под себя тварь с ножом и левой рукой сломал ей шею прежде, чем врагу удалось освободиться.
Жизнь быстро покидала мое тело; сквозь шипение и завывание Детей Ночи я слышал голос Иль-маринена. И все же я вновь упрямо поднялся под градом ударов копий и дубинок. Я больше не видел врагов, даже в красном тумане, но я чувствовал их удары и знал, что они вокруг меня. Потому я обхватил скользкую рукоять моего топора двумя руками и, воззвав к Иль-маринену, вложил последние силы в последний сокрушительный удар. Я хотел умереть, стоя на ногах, и похоже, мне это удалось, потому что ощущения падения не было. И одновременно с дрожью агонии я чувствовал, как раскалываются черепа под моим топором, а потом на меня обрушились тьма и забвение…
