Пожалуй, надо будет обрисовать место, куда я просочился вместе с отрядом из семи человек. Впрочем, наша группа распалась в ту же ночь. Печально, конечно, но к утру я никого из ребят не нашел, кроме здоровяка Марка, обитавшего в пятиэтажном корпусе. Он-то и привел нас в свою квартиру и даже накормил ужином, хотя его прятавшиеся в подвале соседи не ели вторые сутки и вконец отощали. Оно и понятно, ведь люди во время бомбежки впали в депрессию и в ужасе пожирали свои запасы, а в затишье поднялись наверх, к свету, и с надеждой взирали на меня и Марка, парня молодого и весьма энергичного. А тот все время был на ногах, бегал туда-сюда, при этом обильно потел, однако форму не снимал, да еще намотал на себя километр утыканной патронами ленты. Чем-то он напоминал меня в девяносто втором, только я был тогда худой как черт и все время стрелял по поводу и без. Марк же пока не опробовал свой пулемет, хотя постоянно возился с ним, чистил, сдувал с рифленого ствола пылинки и таскал с собой. Даже когда у нас появилась серебристая «девятка», Марк сначала тянулся на заднее сиденье к своему смертоносному оружию и уже потом глушил мотор. Вот такого друга я обрел восьмого августа и, признаюсь, был не в восторге от его откровенных разговоров…
– Гунда, а я рассказывал, как жители корпуса направили к нам делегата с двумя пустыми мешками и он, козлиная душа, умолял меня и Марка сгонять в пекарню за хлебом?
– Нет, – пролепетала Гунда.
Похоже, она решила, что я псих. Но я не мог остановить себя, так же как и «девятку», в которой мы мчались по горящему городу, а за нами гнались взрывы. Стекол в машине не осталось, и ветер дул в лицо – хорошую мишень для снайпера. Впрочем, в машину мог залететь и снаряд или осколок бомбы – да что угодно – и превратить нас в мясо. Чуть выше кинотеатра «Чермен» Марк затормозил, крикнул: «Все, я больше не могу!» – схватил пулемет и выскочил из машины.
Он бросился в ближайший двухэтажный недостроенный дом, коих в Цхинвале было великое множество. Я кинулся за ним и немного успокоился, заметив, что потолок в прихожей бетонный. Надеюсь, он не рухнет на нас при первом же попадании, подумал я, и, скинув автомат, положил на низенький, грубо сколоченный из досок стол. Однако взрывы приближались, и я не понимал, что происходит, пока совсем рядом не раздалась стрекотня автомата. Проклятье, опять наводчик! Вот бы поймать гада и хорошенько расспросить, уж я бы вытянул из него все секреты. А тот знал свое дело: сначала стрелял в воздух трассирующими, а через несколько секунд место, откуда он жарил, накрывало «Градом».
Я поискал в доме подвал или какое-нибудь другое укрытие, ничего не нашел и вернулся, а Марк побежал в комнату с окном на улицу и давай высматривать наводчика, который опять стал активным и щекотал нервы короткими очередями. В какой-то момент все стихло, и вдруг вдалеке послышались звуки тамтама. Черт, это «Град»! Ну все, хана нам с Марком… Нет, тихо. Кажется, пронесло, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Не успел я обрадоваться своей мысли, как хата затряслась от взрыва и гребаный потолок обрушился вниз. Меня будто по голове молотком тюкнули.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очухался. Я крикнул Марка, но парень не отзывался. Должно быть, его похоронило в той комнате, с окном на улицу. Самого меня не так засыпало, а вот автомат мой вместе со столом оказался под обломками. Я схватился за ремешок оружия, потянул на себя и вытащил «калаш» с погнутым стволом. Эк его, подумал я. Ну да черт с ним, найду другой, а сейчас надо шкуру спасать. Выбрался я на улицу, а там полный апокалипсис: под ногами куски асфальта и металлолом из осколков, невдалеке рухнул охваченный огнем особняк, а на струнах поверженных столбов дьявол наигрывал сводящую с ума музыку. Я немного пошатался, не зная, куда себя деть, потом все-таки решил спрятаться в сточной канаве. Но только я устроился поудобней, как кто-то навалился на меня сверху, будто хотел трахнуть – надо сказать, что лежал я на животе, задом к небу.
– Это я, Марк, – донеслось до меня. – Знаешь, я нашел логово наводчика. Давай после обстрела убьем его!
– Давай! – обрадовался я и попытался скинуть его с себя. – Слушай, а ты бы не мог с меня слезть, я ведь тебе не подстилка!
– Так вы привезли хлеб? – спросила нетерпеливо Гунда.
– Конечно, целых два мешка, но есть я не мог, только блевал, и кровь шла из ушей… Так всегда и бывает: кто-то жрет хлеб, который ты добыл, а сам ходишь голодный…
Гунда все записала. Надеюсь, к утру она приготовит из этого материала потрясающий рассказ. Интересно увидеть себя со стороны. Ты, например, себя представляешь этаким героем, а другой при виде тебя только руками разводит и плюется: вот болван, ну просто кретин! А я же еще глухарем притворяюсь и слышу про себя вещи не совсем приятные. Конечно, слух мой поврежден контузией, и в голове будто рой цикад поселился, но если навострить уши, то легко могу передать, о чем, например, говорят за соседним столом два блестящих прозаика Дато Турашвили и Роин Агрба. Симпатичные ребята, дай Бог им здоровья! Они все-таки успели написать за час по новелле! Это ли не талант? Черт, мне бы так наловчиться.
А я вот пытаю вопросами Гунду:
– Значит, вертолет сбили? И внутри были люди?
– Да, – кивает печально Гунда, – там было много народу, все больше женщины и дети.
Я придвинулся к ней поближе, чтоб не пропустить ни слова. Жаль, диктофона с собой не взял. Гунда, пожалуйста, не так быстро, я не успеваю за вами записывать. В школе я был двоечник, посмотрите, какой у меня ужасный почерк. Не факт, что потом разберусь в своих каракулях.
– А какой был день?
– Зимний, – ответила Гунда. – Я сидела дома в тепле и уюте и смотрела в окно на кружащиеся белые хлопья. И вдруг мне захотелось услышать, как хрустит под ногами снег, оглянуться на свои следы и снова пройтись по ним, как в детстве. Я оделась, взяла пустое ведро и вышла на улицу к водопроводной трубе. Да, забыла вам сказать, что я была беременна.
– Вы шутите?
– Да нет, какие шутки.
– А где был ваш муж? – спросил я, оглянувшись на ее супруга, Роина, который уже сидел на стуле в центре конференц-зала и читал новеллу, записанную со слов Дато Турашвили.
– На войне, где же ему быть еще? Впрочем, это неважно, просто настроение в то утро было чудесное, и под журчание струи я танцевала босиком на снегу. Вдруг какой-то мальчик в желтой лыжной шапочке кинул в меня снежком, я в него – в общем, поиграли. Такой забавный, с румяными щечками, без передних зубов, он сам решил донести ведро до дома, но по дороге расплескал всю воду и промочил ботинки. Я стала уговаривать мальчишку зайти к нам и посушить обувь, носочки, но он сказал, что вертолет улетит без него, и убежал, сорванец. А я еще посидела у окна, потом попила чаю с айвовым вареньем. Включила телевизор, села на диван послушать новости, да так и уснула. Разбудил меня муж. Он метался по комнатам и что-то искал. Я хотела его обнять и вдруг увидела его лицо. Он был такой потерянный…
Роин Агрба закончил читать свою новеллу, встал со стула и вернулся на место под аплодисменты. Гунда, зардевшись, улыбнулась мужу.
