– А мне? – забеспокоился шакал.
– Ну и тебе перепадет, конечно.
Вдруг послышались шаги, и в комнату ворвался мой младший брат. Не говоря ни слова, он набросился на шакала и повалил его на пол. Следом вошел Парпат, еще двое с автоматами остались стоять у двери.
– Какая встреча! – воскликнул Парпат, не обращая внимания на дерущихся. – По-моему, ты от радости язык проглотил.
Мародер как будто застыл. В ужасе он смотрел на вошедшего.
– А сколько я тебя искал! – продолжал с улыбкой Парпат. – Ты не поверишь, твою мать…
Я вышел за ворота злополучного дома и вдохнул полной грудью свежий воздух. В ушах звенело. Ничего, до свадьбы заживет. Пошатываясь, я направился к баррикаде. Мой карабин был снова при мне, и я был несказанно рад этому. Жаль, что Парпат не дал мне пристрелить ублюдков. Но думаю, смерть не самое страшное, что ждет этих двоих. Я оглянулся. Брат в своем белом плаще одиноко уходил в противоположную сторону. Белый волк-одиночка. Отбился от стаи и не хочет вернуться. Поберечь его надо. Карабин мой спас. Может, даже жизнь мою…
На баррикаде никто не заметил моего исчезновения, как будто я и не уходил вовсе. Мне даже стало немного обидно. Пропадешь – никто и не вспомнит, был ли ты вообще.
– Смотрите-ка, кто к нам идет! – крикнул кто-то. Мы все бросились к стене из мешков с песком и бетонных глыб.
Я увидел милиционера, идущего со стороны автобуса прямиком к нам. Длинная шинель его была расстегнута, а лысая голова блестела на солнце. Издалека он напоминал Наполеона. Он отчаянно жестикулировал, показывая, что у него нет оружия. Какой-то парень с двустволкой крикнул: «Подними руки!» Но милиционер, кажется, был слишком взволнован, чтобы слышать. Не переставая махать руками, он быстро приближался к нам. Никто ничего не понимал.
– Эй, ты! – снова крикнул парень с двустволкой. – Подними руки, если не хочешь смерти!
Милиционер наконец-то понял, чего от него хотят, и повиновался. С поднятыми руками он подошел к нашей баррикаде и остановился в нескольких шагах. С другой стороны пуленепробиваемого заграждения на него взирало несколько десятков пар изумленных глаз. Батоно
[4] милиционер был чуть выше среднего роста, довольно-таки полный, с круглым красным лицом. Растительность вокруг его лысины была рыжей, как и щетина на круглых красных щеках. Большие, налитые кровью глаза с черными мешками под ними были полны слез. Он плакал, и пухлые губы его дрожали.
– Что вы делаете, а?! Вы понимаете, что вы делаете?! – кричал он, путая грузинские слова с русскими.
Наши ребята заволновались.
– Да пристрелить его надо! – раздалось со всех сторон. – Мы его как своего приняли, не убили, а он смотри что говорит!
– Застрелить его мы всегда успеем, – сказал высокий бородач в ковбойской шляпе. Он на самом деле был похож на героя вестерна и сейчас неплохо справлялся с этой ролью. – Мы защищаем нашу землю, – сказал ковбой, обращаясь к милиционеру. – Не мы к вам пришли с войной, а вы.
– Нет, нет! – кричал, содрогаясь в рыданиях, грузин. – Мы же люди! Неужели не понимаете? Мы стреляем друг в друга, убиваем! Ради чего, а? Это просто невыносимо! Я не могу больше это терпеть! Не хочу стрелять в вас! Не хочу, чтоб вы стреляли в нас! Мы же не звери, а? Посмотрите на солнце, на небо, разве мы не можем просто жить и радоваться, глядя на эту красоту?
Многие защитники расчувствовались:
– Хороший человек, хоть и грузин. Побольше бы у них таких душевных, и войны бы не было.
– Тогда иди обратно к своим и скажи им, чтоб уходили отсюда, – предложил плачущему милиционеру ковбой, взявший на себя обязанности парламентера.
– Я говорил им, – дрожа всем телом, ответил грузин. – Они тоже не понимают. Никто ничего не понимает. Все сошли с ума. А я так больше не могу. Не хочу больше этого…
И он опять заплакал. А рядом со мной кто-то засмеялся. Я в гневе посмотрел на человека, который мог веселиться в такую минуту, и оторопел. Мой бывший учитель рисования, которого я в школе ужасно боялся, до того он был строгий и щедрый на подзатыльники, вовсе не надрывался от смеха, как мне показалось, а, опустив голову, плакал. Да не он один. Многие тайком вытирали слезы.
– К нам опять гости! – крикнул паренек в спортивках.
Я посмотрел в сторону красного автобуса и увидел, как двое, подняв руки, нерешительно приближаются к нам. Они были похожи на двойняшек. Рослые, светловолосые, с короткими стрижками тяжеловесы. Большое гладковыбритое белое лицо одного походило на лицо другого. Даже дубленки на них были одного цвета и одинаковой длины: коричневые, чуть ниже колен. Один из «двойняшек» опустил руки и знаками показал, что хочет забрать своего сослуживца.
– Эти, наверное, из личной охраны самого Гамсахурдия, – заметил кто-то из ребят. – Не надо упускать такого случая. Убьем их, а?
– На них, должно быть, немало осетинской крови, – подхватил другой, перезаряжая карабин.
– Вы что, с ума сошли?! – возмущенно крикнул ковбой. – Они же с поднятыми руками к нам идут! Мы же не кто-нибудь, а осетины!
Милиционер оглянулся на своих и упал на колени.
– Вайме деда!
[5]– закричал он так, что мои волосы встали дыбом. – Помогите мне, не отдавайте меня!
– Тогда лезь к нам сюда, – несмело предложил затравленному милиционеру один из наших и тут же осекся.
Мы все были до того изумлены происходящим, что не знали, что и предпринять. «Двойняшки» между тем приблизились к милиционеру, схватили его под мышки и, нехорошо улыбаясь, потащили упирающегося ногами и руками отступника обратно к «Икарусу».
– Отпустите меня! – кричал несчастный, сопротивляясь изо всех сил. – Я больше не хочу участвовать в этом! Не могу стрелять в людей, слышите?! Да пустите же меня, говорю вам!
На минуту ему удалось вырваться. Он упал на колени и, подняв руки к безоблачному зимнему небу, воскликнул:
– Боже, разве ты не видишь, что тут творится?!
Но Бог, кажется, не видел, потому что «двойняшки» подхватили его и поволокли дальше.
– Мы что, так и отпустим его?! – возмутился один из наших. – Они же его убьют!
– Была бы у меня еще одна граната, – услышал я голос бабахнутого, – я бы взорвал их к чертовой матери.
– Опять за старое! – не сдержался паренек, спасший ему жизнь. – Ты, видно, не хочешь умереть своей смертью.
– Да при чем здесь граната! – крикнул кто-то. – Хорошего человека на казнь ведут, а мы сидим тут сложа руки. Бог нам не простит этого.
– Это не наше дело, – сказал авторитетно ковбой. – Пусть сами решают, кто из них прав, а кто виноват.
Все заволновались.
