Мы определенно унаследовали от первопредков врожденные механизмы; нападение или реакция на нападение – самые очевидные из них. Но мы можем обходить эти механизмы по собственной воле.
Другими словами, для этого поведения нет необходимости думать. Оно возникает как реакция на определенный раздражитель. Таракан автоматически уползет и спрячется, если включить свет. Ящерица сбежит, когда увидит приближающуюся тень человека. Белка распушит хвост, чтобы казаться больше, когда ее атакуют. Это врожденное поведение стало автоматическим, поскольку гарантировало выживание. Но, пожалуй, было бы слишком говорить, как утверждают эволюционные психологи, что поведение человека – это в первую очередь вопрос выживания.
Это попытка заявить, что мы жестко запрограммированы, как плодовые мушки, тараканы и белки. Мы определенно унаследовали от первопредков врожденные механизмы; нападение или реакция на нападение – самые очевидные из них. Но мы можем обходить эти механизмы по собственной воле, а потому, например, пожарные не убегают от горящего пламени, а на оборот, бегут к нему, или солдаты на поле боя, несмотря на обстрел, прорываются к раненому товарищу, чтобы спасти его. Разум заглушает инстинкты через выбор и свободу воли. Подобным же образом – и именно эта идея доводит ортодоксальных генетиков – разум заглушает гены.
Есть ли преимущество для выживания в живописи, музыке, любви, правде, философии, математике, сострадании, доброте и почти любом отличительном признаке, который делает нас в полной мере людьми? Наследуются ли эти признаки генетически? Эволюционные психологи каждый день разрабатывают сложные сценарии и настаивают, что могут показать, почему, скажем, любовь – это качество, необходимое для выживания, или тактика, которая делает спаривание более возможным. Любой другой признак они «объясняют» подобным же образом лишь для одной цели – любой ценой сохранить схему, предложенную Дарвином.
Любое допущение, что Homo sapiens эволюционировал, задействуя разум и обходя гены, они предают анафеме. Но все же мы слушаем музыку, потому что она прекрасна, мы сострадаем другим людям, потому что они затронули наши сердца, и т. д. В некотором роде это поведение наследуется, но никто не знает, как именно. Существование разума как движущей силы – объяснение ничем не хуже других, а то и получше. Весьма возможно, что мы «загружаем» многие культивируемые признаки, которые делают нас людьми, не путем эволюции мельчайших движений, которые входят в ритуал спаривания плодовых мушек, а сразу во всей их совокупности.
Например, как в истории о юном даровании, которое никогда не училось музыке, но все же еще в младенческом возрасте инстинктивно понимает, как играть на том или ином музыкальном инструменте. Такая история произошла со знаменитой аргентинской пианисткой Мартой Аргерич.
«Я ходила в детский сад, когда мне было два года и восемь месяцев. Я была значительно младше остальных детей. У меня был друг, которому было пять лет, он постоянно дразнил меня и говорил: „Ты не можешь это, ты не можешь то“. И я постоянно пыталась сделать то, что он говорил, но у меня ничего не выходило.
Однажды ему в голову пришло сказать мне, что я не умею играть на пианино (смеется). Так все и началось. Я до сих пор это помню. Я немедленно встала, подошла к фортепьяно и начала играть мелодию, которую всегда играла воспитательница. Я безупречно сыграла эту мелодию на слух. Воспитательница тут же позвонила моей матери, и они стали суетиться. А все из-за одного мальчишки, который сказал, что я не могу играть на пианино».
Невозможно узнать, унаследовала ли Марта Аргерич гены или за этот невероятный дар отвечают эпигенетические метки. Существуют наследуемые умения. Дети рождаются с хватательным рефлексом, что позволяет им обхватить материнскую грудь. У них есть чувство равновесия и некоторые рудиментарные, но сильные рефлексы, необходимые для выживания. Например, проводились эксперименты на детях всего нескольких месяцев от роду, которых клали на стол, а их матери стояли в отдалении и звали подойти поближе. Когда младенцы приближались к краю стола, они не пытались за него выйти, они рефлекторно знали, что упадут, если это сделают (у стола было стеклянное продолжение, так что эксперимент был максимально безопасным). Дети начинают плакать от расстройства, потому что хотят к маме, но, независимо от того, как спокойно им будет с матерью, они подчиняются врожденным инстинктам.
Но музыка – сложный навык, который требует работы верхних отделов мозга и, в отличие от примитивного рефлекса, требует усвоения, организации и запоминания большего количества информации. Как может произойти такое, что вундеркинд от музыки, которых в мире достаточно много, каким-то образом наследует сложный психический навык? Никто не знает, но это аргумент в пользу того, что разум играет ключевую роль в эволюции, поскольку эволюция – это целиком и полностью вопрос наследования. Чтобы еще глубже погрузиться в эту тайну, рассмотрим пример Джея Гринберга, музыкального гения, который занимает в истории высочайшее место рядом с Моцартом. Джей впервые увидел детскую виолончель, когда ему было два года, и начал на ней играть. К десяти годам он поступил в Джульярдскую школу с намерением стать композитором, а когда ему было около пятнадцати, лейбл Sony выпустил диск с записями его Симфонии № 5 в исполнении Лондонского Симфонического оркестра, и его струнного квинтета, который исполнил струнный квартет Джульярдской школы.
Что касается его методов работы, Джей, как и многие другие дарования, говорит, что он слышит музыку в своей голове и записывает ее как диктант (Моцарт также обладал подобным навыком, хотя с этим связан тонкий творческий процесс); возможно, уникальная способность Джея состоит в том, что он слышит или видит в своей голове несколько мелодий одновременно. «Мое бессознательное направляет мой рассудок с сумасшедшей скоростью», – сказал он в интервью для программы «60 минут».
Вундеркинды вызывают интерес, но инстинкты и генетическая память – сами по себе увлекательные понятия в эволюции. Плоского червя можно научить избегать света, если бить его электрическим током, когда он видит свет. Если после этого червя разрезать надвое, тот его конец, у которого была голова, отрастит новый хвост, а тот, где остался хвост, отрастит новую голову, но оба продолжат избегать света. Как же новообразованному мозгу удается сохранить те же воспоминания, что и старому, – хранится ли память в ДНК червя? Вопрос о том, как наше собственное инстинктивное поведение зашифровывается в нашу ДНК в виде воспоминаний, также остается открытым. Нам еще предстоит узнать, сколько времени им требуется, чтобы стать автоматически запрограммированными.
Мы можем поразмышлять и на еще более интересную тему, какие аспекты нашего поведения не запрограммированы в нас и не автоматические сейчас, но могут стать таковыми в будущем. Мы не знаем этого. Но когда идентичные стволовые клетки могут стать любыми клетками организма из 200 имеющихся разновидностей, за это отвечает эпигенетика и отрегулированная активность генов. Упорядоченные симфонии генных сетей проигрываются в нас от рождения, и они помогают нам в поисках ответа на вопрос, как сложные навыки можно «загрузить» целиком. Мы не можем быть уверены даже в том, что «наследие» – правильное слово, если учитывать, что дарования в области музыки или математики, как и все гении, с высокой вероятностью рождаются не в семьях музыкантов, математиков или даже людей с высоким интеллектом.
