Рисование по памяти также мало говорит об уровне интеллекта. Многие умные люди плохо рисуют. Люди, страдающие прогрессирующими неврологическими заболеваниями (например, знаменитый физик Стивен Хокинг), получили бы очень низкий балл в тесте, где необходимо рисовать по памяти. А у весьма искусно рисующих людей уровень интеллекта может быть средним и даже ниже среднего. Например, известный невролог Оливер Сакс описывал молодого человека, страдающего аутизмом, который прекрасно рисовал реалистичные картины, но имел значительные пробелы в знаниях о мире
[126].
Через сто с лишним лет со времени разработки Бине теста на интеллект представления о его оценке значительно усовершенствовались, а методы измерения – эволюционировали. Современная версия теста Бине – пятое издание Шкалы интеллекта Стэнфорд – Бине – было опубликовано в 2003 году. Но хотя тесты на интеллект очень усовершенствовались, они все же содержат определенные допущения о том, что означает интеллект. Полезно изучить эти допущения и идею, которую они посылают родителям. Те могут отдать своих отпрысков в программы для одаренных детей лишь после того, как сыновья и дочки покажут высокие результаты в подобных тестах.
В середине XX века американский психолог Дэвид Векслер революционным образом изменил тесты на интеллект. Например, в ответ на тест Бине – Симона, опирающийся на речевые навыки, Векслер предположил, что интеллект включает не только вербальные, но и невербальные, «продуктивные» способности, такие как решение головоломок
[127]. Другой психолог, Рассел Лейтер, в 1930-х годах составил полностью невербальный тест на интеллект для детей, не говорящих по-английски
[128]. Это был прорыв в концептуализации интеллекта, ведь Лейтер исправил ошибочную идею о том, что люди, не умеющие говорить и не понимающие устную речь, неумны. Например, считалось, что интеллект глухих людей всю жизнь остается на уровне маленьких детей, хотя их мыслительные способности были в порядке
[129].
После того как Векслер, Лейтер и другие разработали методы оценки низковербальных или невербальных аспектов интеллекта, «критерии» интеллекта стали включать в себя еще больше пунктов
[130]. Например, «кристаллизовавшиеся знания» – это возможность извлекать из памяти факты (как в викторинах) и «подвижные рассуждения», а также способность применять эти навыки и собственный опыт в ситуациях, где решение задач также является фактором интеллекта
[131]. Считается, что интеллект зависит не только от «запасов» знаний (выученных и хранящихся в долгосрочной памяти фактов), но и от способности гибко пользоваться этими знаниями при решении разных задач.
Открытие того, что интеллект включает в себя множество способностей, а не является отдельно взятым, единым навыком, способствовало дальнейшему развитию когнитивных моделей и тестов для оценки этих способностей. Авторы этих тестов искали пути минимизировать предвзятость экспертов, проводящих тесты: из-за этого, как выяснилось, оценки понижались. В своем классическом труде 1904 года, озаглавленном «Общий интеллект, объективно определенный и измеренный» (General Intelligence, Objectively Determined and Measured), британский психолог Чарльз Спирмен доказывал, что человеческий ум можно измерять методом статистического и математического анализа. В 1949 году другой британский психолог, Рэймонд Кэттелл, вместе со своей женой Карен (она основала Институт личности и тестирования способностей при Иллинойсском университете) начал расширять подход Спирмена, применяя математический анализ. При этом Кэттелл не обращал внимания на способности, которые не свидетельствуют напрямую об интеллекте – например, способность к рисованию.
Однако, несмотря на работу Кэттелла, задания на рисование десятки лет продолжали включать в тесты на интеллект. В конце 1970-х годов, когда я учился в колледже и работал в Объединенном центре церебрального паралича в Сан-Диего, меня учили проводить и оценивать тест, в котором было задание на рисование, и уже тогда я скептически относился к его точности. В этом задании ребенка просили изобразить на бумаге человека. Затем работа оценивалась по тому, были ли нарисованы пальцы, черты лица и прочие подробности. Чем больше подробностей, тем выше была оценка IQ
[132]. Мой скептицизм (и понимание того, как субъективная оценка человека, проводящего тестирование, может повлиять на количество баллов) только усилился, когда мне поручили поработать с одним пациентом.
В его медицинской карте сообщалось, что он страдает серьезной умственной отсталостью, то есть очень медленно учится и имеет ограниченные умственные способности. Из-за церебрального паралича он практически не мог говорить, и я попытался использовать для общения с ним доску для рисования. И тут выяснилось, что он умеет читать! Я принес ему печатную машинку, потому что нажимать на клавиши ему было легче, чем писать рукой. Оказалось, что мой пациент может печатать короткие предложения, точно описывающие, что он делал в течение дня, что ел и т. д. Поскольку он мог делать намного больше других пациентов, которые также считались умственно отсталыми, я выяснил, как тестировался его интеллект. Оказалось, что ему давали тест Гудинаф «Нарисуй человека»
[133], а он смог изобразить только человечка из палочек.
Надеюсь, любому из вас понятно, что оценивать интеллект человека, страдающего церебральным параличом, с помощью задания на рисование просто глупо. Скольким бы вещам смог научиться этот молодой человек, если бы те, кто его учили, понимали: этот парень гораздо умнее, чем показывает тест. И хотя данный пример – вопиющий случай получения неверной информации в результате теста, он характерен для тестирования детей в целом: субъективная оценка качества рисунка приравнивается к оценке интеллекта. А потом эта оценка, полученная в ходе сомнительного задания, влияет на мнение других людей (например, учителей) о потенциале ребенка. Требовался более научный метод определения интеллекта, потому что, несмотря на превосходную работу Кэттелла, в проведении и интерпретации тестов IQ были вопиющие ошибки.
