– Подумать только, я в первый раз у тебя дома, – произнесла она, слегка гнусавя. – А мы с тобой знакомы… сколько лет?
– С пятнадцати лет, – ответил Трульс, который прямо сейчас был не в состоянии производить в уме сложные расчеты.
Улла задумчиво улыбнулась и кивнула, точнее, ее голова просто упала вперед.
Трульс прочистил горло:
– На улице реальный ветер. Эта «Эмилия»…
– Трульс…
– Да?
– Ты хотел бы переспать со мной?
Он сглотнул.
Она хихикнула, не поднимая головы:
– Трульс, я надеюсь, эта пауза не означает…
– Конечно я бы хотел, – ответил Трульс.
– Хорошо, – сказала Улла. – Хорошо. – Она подняла голову и посмотрела на него мутным взглядом. – Хорошо.
Ее голова покачивалась на тонкой шее, как будто была наполнена чем-то тяжелым. Тяжелым духом. Тяжелыми мыслями. Но сейчас Трульсу не стоило об этом думать. Сейчас перед ним был его шанс. Лазейка, о которой он мечтал, но которую никогда не надеялся получить: разрешение трахнуть Уллу Сварт.
– У тебя есть спальня, где мы могли бы это сделать?
Он посмотрел на нее и кивнул. Она улыбнулась, хотя совсем не казалась радостной. Да и черт с ним. Радоваться может ее бабушка. Улла Сварт была возбуждена, и сейчас только это имело значение. Трульс хотел протянуть руку, погладить ее по щеке, но рука его не послушалась.
– Что-то не так, Трульс?
– Не так? Нет, что может быть не так?
– Ты кажешься таким…
Он ждал, но продолжения не последовало.
– Каким же? – спросил он.
– Потерянным. – Вместо его руки действовать начала ее рука, она погладила его по щеке. – Бедный, бедный Трульс.
Он чуть было не оттолкнул ее руку, не оттолкнул руку Уллы Сварт, которая после всех этих лет потянулась и прикоснулась к нему без презрения и отвращения. Что, черт возьми, с ним происходит? Баба хочет, чтобы ее трахнули, все просто и понятно, и эту работу он должен сделать, у этого парня никогда не было проблем со стояком, скажем так. Ему надо всего-навсего поднять ее с этого дивана, пройти в спальню, скинуть тряпки и проскользнуть в нее. И пусть она кричит, и стонет, и охает, он не остановится, пока она не…
– Ты плачешь, Трульс?
«Плачешь»? Баба настолько нажралась, что у нее начались видения.
Он увидел, как она отняла руку и прижала ее к губам.
– Настоящие соленые слезы, – сказала она. – Ты чем-то расстроен?
И теперь Трульс почувствовал. Почувствовал, как по его щекам течет что-то теплое. Почувствовал, что из носа тоже потекло. Почувствовал давление в горле, как будто он пытался проглотить что-то слишком большое, что может взорваться или задушить его.
– Это из-за меня? – спросила Улла.
Трульс покачал головой, будучи не в состоянии говорить.
– Из-за… Микаэля?
Вопрос был настолько идиотским, что Трульс почти разозлился. Конечно, дело не в Микаэле. Почему, черт возьми, в Микаэле? Он вроде бы считался лучшим другом Трульса, но с детства пользовался любой возможностью подразнить его перед другими, однако прикрывался Трульсом, когда им грозила драка. А позже, когда оба они работали в полиции, Трульсу чертову Бивису приходилось исполнять грязную работу, которую надо было делать, чтобы Микаэль Бельман смог забраться туда, куда забрался. С чего бы это Трульсу сидеть и лить слезы о дружбе, которая на самом деле была всего лишь союзом двух прибившихся друг к другу аутсайдеров, один из которых добился успеха, а второй стал классическим неудачником? Ни за что. Так в чем же дело? Почему случилось так, что, когда неудачник может взять реванш и трахнуть жену второго, он начал хныкать, как старуха? Трульс увидел слезы в глазах Уллы. Улла Сварт. Трульс Бернтсен. Микаэль Бельман. Существовали они трое. А все остальные манглерудцы пускай катятся ко всем чертям. Потому что у них никого больше не было. Только они сами были друг у друга.
Улла вынула из сумочки носовой платок и аккуратно промокнула под глазами.
– Думаешь, мне надо уйти? – шмыгнула она носом.
– Я… – Трульс не узнавал собственного голоса. – Я ни черта не понимаю, Улла.
– Я тоже, – рассмеялась она, посмотрела на следы от косметики на носовом платке и убрала его обратно в сумочку. – Прости меня, Трульс. Это была плохая идея. Я пойду.
Трульс кивнул.
– В другой раз, – сказал он. – В другой жизни.
– Попал в точку, – ответила она, поднимаясь.
После того как за ней захлопнулась дверь, Трульс продолжал стоять в коридоре и прислушиваться к эху ее шагов на лестнице, постепенно становившихся все тише и тише. Потом он услышал, как внизу открылась дверь. И закрылась. Улла ушла. Совсем ушла.
Он почувствовал… да, что же он почувствовал? Облегчение. Но еще отчаяние, почти невыносимое, вызывающее боль в груди и животе, из-за которого он на мгновение подумал, что в шкафу в спальне у него есть оружие и он мог бы закончить все здесь и сейчас. Потом он опустился на колени и прижался лбом к дверному коврику. И рассмеялся. Фыркающий смех никак не затихал, а, наоборот, становился все громче и громче. Черт возьми, жизнь прекрасна!
Сердце Халлстейна Смита все еще громко колотилось.
Он сделал так, как велел Харри: не отводил взгляда и дула пистолета от неподвижного мужчины, лежащего на пороге двери. Смит почувствовал тошноту, когда увидел расползающуюся по полу лужу крови. Он не должен начать блевать, не должен потерять самообладание. Харри сказал, чтобы он выстрелил три раза. Стоило ли выпустить в него еще две пули? Нет, он мертв.
Дрожащими пальцами Смит набрал номер Май. Она ответила мгновенно:
– Халлстейн?
– Я думал, ты спишь, – сказал он.
– Я сижу на кровати с детьми. Они не могут заснуть из-за урагана.
– Понятно. Слушай, скоро сюда приедет полиция. С мигалками и, возможно, сиренами, так что не пугайтесь.
– Пугаться чего? – спросила она, и он услышал, что у нее задрожал голос. – Что происходит, Халлстейн? Мы слышали хлопок. Это ветер или… что-то другое?
– Май, успокойся. Все в порядке.
– Я слышу по твоему голосу, что не все в порядке, Халлстейн! Дети сидят и плачут!
– Я… я приду и все объясню.
Катрина вела машину по узкой гравийной дорожке, петляющей между лугами и рощами.
Харри положил телефон в карман.
– Смит ушел в фермерский дом, чтобы позаботиться о семье.
– Ну и ничего страшного, – сказала Катрина.
Харри не ответил.
Ветер все усиливался. Катрине приходилось объезжать упавшие ветки и другой мусор на дороге, идущей мимо рощ, а на открытых участках – крепко держать руль, когда порывы ветра настигали автомобиль.
